Низами Гянджеви - Семь красавиц

Еле-еле отозвался он на голос их,
Пораженный этим градом неудач своих.

Две наперсницы в тревоге повели расспрос,
И в досаде были обе чуть ли не до слез.

Но подумали: «Не поздно! Еще длится ночь...»
И пошли, чтобы влюбленным в деле их помочь.

Успокоили подругу, что, мол, нет беды...
И цветку послали кубок розовой воды.
Вот к возлюбленному пери та явилась вновь,
В ней еще сильней горела к юноше любовь.

За руку ее хозяин, крепко взяв, повел
В чащу сада и глухое место там нашел.

Где был густо крепких сучьев свод переплетен,
Будто на ветвях деревьев был поставлен трон.

Он красавицу в укромный этот уголок,
Нетерпением пылая, как в шатер, увлек.

Пышную траву, как ложе, для нее примял,
И, горя восторгом, к сердцу милую прижал.

Как жасмин — на саманидских шелковых коврах
Наконец была тюрчанка у него в руках.

Вновь он вместе был с прекрасной девой молодой.
Млея, роза истекала розовой водой.

Наконец была в объятьях у него луна.
Он ласкал ее. В обоих страсть была сильна.

Быстро кости продвигал он, клетки захватил,
Он соперницу, казалось, в нардах победил.

Миг один ему остался — крепость сокрушить
И бушующее пламя влагой потушить.

Полевая мышь на ветке, возле лежа их,
Подбиралась осторожно к связке тыкв сухих,

Что на дереве подвесил садовод-старик.
Мышь веревку этой связки перегрызла вмиг.

На землю упала связка; раскатясь кругом,
Загремели тыквы, словно барабанный гром,

Будто грянул отступленья грозный барабан*
На ноги вскочил хозяин, страхом обуян.

С грохотом вторая связка наземь сорвалась –
И опять газель от барса вихрем унеслась.

А хозяин думал: «Стража в барабаны бьет,
Мухтасиб, стуча в литавры, с гирями идет...»

Бросив туфли, он в смятенье — тоже наутек.
Где бы спрятаться, искал он в чаще уголок.

Задыхаясь от испуга, трепеща, бледна,
К двум подругам прибежала бедная луна.

Время некое молчала; дух перевела,
В руки чанг взяла, завесу тайны подняла.

Так запела: «Я слыхала, смущена душой,
Что влюбленный повстречался с девой молодой.

Он желанного добиться от нее хотел,
Знойною объят любовью, истомлен тоской.

К сердцу юную тюрчанку он хотел прижать, —
Быть в объятьях кипариса лилии весной.

Яблоков ее, гранатов жадно он хотел,
Всей душою он тянулся только к ней одной.

Чтобы двери клада перлов наконец открыть,
Прикоснуться к тайной двери он хотел рукой,

Иву красную прозрачной кровью обагрить
И смешать на чистом блюде леденцы с халвой.

Вдруг напрасная тревога, страшный стук и гром...
Налетел и все развеял ветер ледяной.

По цветку в тоске остался робкий мотылек,
Умирающий от жажды — без воды живой.

Почему в неверном ладе песню ты ведешь?
Заиграй же в верном ладе наконец со мной!

Милый, ты в неверном ладе свой настроил чанг!
Но зато уж буду верно я играть с тобой!»

Лишь газель свою пропела пери, в тот же миг
Быстрый ум ее наперсниц правду всю постиг.

Снова обе побежали юношу искать,
Чтоб исправить и наладить их дела опять.

Страшно пристыжен, испуган, — где-то под кустом —
С вытянутыми ногами он лежал ничком.

Девы ласково беднягу подняли с земли
И расспросы осторожно, мягко повели.

Он ответил, что ни в чем он тут не виноват,
Что холодный адский ветер вторгся, видно, в сад...

А наперсницы, воскликнув: «Это ничего!» —
Все рассеяли сомненья в сердце у него.

Развязали этот узел живо. И — гляди —
Ожила опять надежда у него в груди.

В поучение сказали: «Опыт свой яви!
И настойчивее надо быть в делах любви!

Выбери небезопасней место для гнезда,
Чтоб напасть не прилетала новая туда.

Зорко вас теперь мы сами будем охранять,.
Тут на подступах, как стражи, будем мы стоять».

И к подруге воротились и опять взялись
Уговаривать прекрасный, стройный кипарис.