Ли Юй - Полуночник Вэйян, или Подстилка из плоти

Суровый финал произведений (как в нашем романе) в общем предопределен. Но тогда почему же столь прельстительны картины изображенного бытия – все эти любовные приключения, бесконечные утехи «за спальным пологом» и непрестанные наслаждения? Почему автор с явным удовольствием, даже с неким упоением живописует картины карнального бытия? В романе об этом говорится устами автора и комментатора: дабы наглядно показать «мерзость блудодейства», то есть ту страшную опасность, которая таится в страстях человеческих. Но человек, осознавший эту опасность, способен исцелиться («повернугь главу») и прозреть. Автор в первой главе пишет, что, показывая «радости за спальным пологом», он надеется излечить людей от «темных страстей», как искусный врачеватель лечит больного лечебной иглой. Однако в авторских рассуждениях звучит и чисто прагматическая мысль: «Если бы автор написал эту книгу как-то иначе, ее никто не стал бы читать и она, наподобие оливы, оставила бы во рту горький привкус». Между тем автор желал, чтобы его произведение напомнило бы читателю «сладкий финик».

И все же главное, что побудило автора написать свое сочинение именно в таком ключе, – это желание показать жизнь такой, какова она есть в действительности, без прикрас и украшательства – жизнь в кипении ее страстей. Отсюда черты фривольности и откровенного натурализма, которые шокировали тогдашних пуристов. Вполне возможно, это был своеобразный вызов тем нравоучителям-ортодоксам, которые в своих сочинениях намеренно уходили от реальной жизни. Автор продолжал традицию изображения нравов, которая восходила к его недалекому предшественнику – анонимному автору романа «Цзинь, Пин, Мэй», хотя два этих произведения похожи далеко не во всем.

Читатель может обратить внимание на то, что автор, рассуждая о жизни и поисках в ней «правильных путей», часто говорит о Яншэн – правилах поддержания жизни, об Инь и Ян (мужская и женская силы природы), о «первозданном духе» и т. д. Иначе говоря, в романе затрагиваются проблемы философии и религии, медицины, волшбы и пр. Все они возникли в романе не случайно, ибо волновали общество того времени. Например, в главе, повествующей о встрече героя с лекарем-ведуном, тот излагает юноше теорию о взаимоотношении светлых и темных сил (Инь – Ян), способах сохранения «первозданного духа» – «юаньци». Подобные рассуждения можно видеть в разных местах этого и других произведений Ли Юя. Они отражают важную сторону миросозерцания литератора – его «философию и практику жизни».

Особое место в учении Ли Юя о человеке и окружающем его мире занимает Небо, выступающее в образе Природы. Небо (у писателя оно часто называется Творцом Всего Сущего – некий Творец-Демиург) и все созданное им в этом мире, то есть Природа, окружающая человека, – есть высшая ценность нашей жизни, поэтому литератор подчеркивает исключительную важность содеянного Небом-Природой. Человек не должен грубо вмешиваться в естественные законы Неба и Природы, не только их не искажать, но и не исправлять, потому что лучше того, что есть в Природе, быть не может. Человек может лишь как-то их дополнять, но только так, чтобы подчеркнуть естественную красоту окружающего мира. Вот почему в своем сочинении Ли Юй огромное внимание уделяет деревьям и травам, животным и птицам. «Творец Всего Сущего рождает цветы и птиц, дабы чаровать человека», – пишет Ли Юй. Мы видим у него антропоморфное отношение к растительному и животному миру. Не только животные, но даже букашки и растения у него «очеловечены», поэтому они способны чувствовать и даже думать, а сам человек, если он, конечно, способен понять этот одухотворенный мир, может почерпнуть «истинную радость» бытия. Восторг писателя перед Природой-Творцом с замечательной силой раскрывается в таких его словах: «Когда я сажаю цветы, соперничающие друг с другом своим изяществом, или наблюдаю за птицами, показывающими свое певческое мастерство, я всякий раз обращаюсь со словами благодарности к Природе за то, что она сотворила. Подобно верному почитателю Будды, как добрый муж или достойная старица, я готов поставить на ее алтарь все напитки и яства. По ночам я ложусь спать лишь после того, как уснут цветы, а утром встаю до пения птиц. Я боюсь одного: вдруг ускользнет от меня какой-нибудь звук или цвет. Я испытываю боль при виде увядшего цветка или одряхлевшей птахи. Мне кажется, что я что-то потерял».

Неудивительно, что Ли Юй всю свою жизнь посвятил (кроме театра и литературы) искусству, в частности садовому искусству, и очень гордился тем, что своими руками создал заповедный мирок – Холм Ишань, или Ступенчатый сад. В эссе он подробно пишет, как и какие деревья надобно сажать в определенное время года, как украсить сад искусственной горкой, изгородью, увитой пышными цветами, или проложить красивые дорожки, выложенные камешками с голубиное яйцо. В единении с Природой Ли Юй не только находил душевный покой, но и черпал творческие силы. Он жил так, как сказал о себе его современник, замечательный художник-отшельник Ши Тао: «Я могу писать пейзаж лишь в том случае, если я разговариваю с горами». Горы, воды, леса – словом, вся окрестная природа, как и сама жизнь, была для Ли Юя источником внутренней радости и творческого вдохновения. В «Случайном пристанище…» часто говорится о «сотворении радости» (радость от сна, от сидения, стояния, радость в пути и т. д.), о «праздном» состоянии духа. Писатель вкладывал в это понятие особый смысл. «Праздность» для него была состоянием некоей внутренней гармонии («умиротворенности души») и духовной раскованности, которая порождала чувство радости душевной. Это своего рода Far niente, о котором когда-то писал Пушкин, – состояние «сладкой неги и свободы», являвшееся основой для творческого озарения.