Ричард Пратер: Распятая плоть [= Кинжал из плоти, Плоть как кинжал]

На какое-то мгновение ее тело прильнуло ко мне, послышался тихий шепот, и горячие губы обожгли мне шею. Но не нежные слова любви услышал я, а примитивную похабщину, и с горечью подумал, а знает ли эта женщина, что обычно говорят в такие минуты?!

Ее тело еще содрогалось в судорогах отхлынувшей страсти. Но я почувствовал, как дыхание ее становится ровнее; она одним движением перекатилась через меня и с усталым вздохом откинулась на подушки. Блестящие черные волосы оттеняли ослепительную белизну тела, которое сияло, словно жемчуг, на смятой простыне.

Она лежала на спине, раскинувшись в бесстыдной и обольстительной позе, не ведая ни страха, ни смущения, и следила за мной темными глазами. Мы оба молчали. Впрочем, как и всегда. Потом веки ее сомкнулись, и через минуту она уже мирно спала.

Мы познакомились всего неделю назад в баре на бульваре Уилшир, здесь же, в Лос-Анджелесе. Всего несколько коротких взглядов украдкой и пара на первый взгляд ничего не значащих слов, а потом глаза наши встретились. Одно пронзительное мгновение, когда, казалось, мы остались одни здесь, в этом насквозь прокуренном баре, обнаженные откровенностью нашего желания. Мы произнесли еще какие-то слова, а потом, не сговариваясь, вышли из бара. Я привел ее к себе. Так все и случилось — почти в то же время, что и нынче, но и сегодня я знал о ней не больше, чем неделю назад.

Ее звали Глэдис, она призналась, что ей уже тридцать и она замужем. Это было все, если, конечно, не считать смутного ощущения, что я когда-то знал или встречал эту женщину, но не мог вспомнить, где и когда. Сама же она терпеть не могла говорить ни о своей семье, ни о доме. Вообще все, что касалось ее жизни вне моего дома, оставалось для меня загадкой. Как ни странно, но было только одно, о чем она всегда была рада поговорить.

Это случилось следующим вечером, золотые солнечные лучи, дробясь и ломаясь в узких прорезях жалюзи на окнах моей спальни, выходящих на бульвар Уилшир, бросали мерцающие янтарные отблески на обнаженное тело моей случайной приятельницы. Ее нагота не возбуждала во мне ни малейшего желания, ничего, кроме скуки и легкого раздражения, которое обычно испытываешь к объекту мимолетной связи, когда близость уже позади. Может быть, так случилось и со мной. Кроме того, я давно ловил себя на мысли, что эта женщина порой мне неприятна. Конечно, заниматься с ней любовью было в общем-то недурно, но нет, я не любил ее.

Она лежала совсем тихо, только роскошные, упругие груди чуть колыхались в такт глубокому, ровному дыханию. Их тяжелые выпуклости мерно вздымались и опадали, а женственная округлость живота слегка подрагивала, когда спящая женщина делала глубокий вздох. Погруженная в глубокий безмятежный сон, Глэдис казалась сытой, только что утолившей голод хищницей. Почему-то мне вдруг представилось племя каннибалов, и я невольно поморщился, прикинув, что роль главного блюда на столе даже такой очаровательной людоедки вряд ли меня устроит.

Я уже принял душ и почти оделся, когда она приоткрыла глаза и лениво потянулась, совсем как сытая кошка.

— Марк, — промурлыкала она, — это как сладкая смерть. И так каждый раз.

— Ты уже это говорила. Лучше одевайся.

Она рассмеялась мягким, воркующим смешком:

— Для чего? Пустая трата времени! Иди ко мне!

— Поздно уже.

— Но не настолько!

Я аккуратно завязал узел галстука и подтянул его под самый воротничок. Потом проверил, как там мой верный «магнум», и, застегнув кобуру, накинул пиджак.

— В чем дело, Марк?

— Уже поздно. — Я бросил взгляд на часы. — Седьмой час. Ты никогда раньше так не задерживалась.

— Когда-то должен быть первый раз.

— Не обязательно, — буркнул я и, подойдя поближе, присел на край постели. — Послушай, Глэдис, думаю, ты догадываешься, в чем дело. Мне это не по душе. Мне все не по душе.

Она лениво подняла левую руку и медленно прочертила прямую линию между двумя пышными холмиками грудей к тому месту, где посреди белого живота угнездилась едва заметная впадинка пупка.

— В самом деле?

— Послушай, дорогая, мне противно все время скрываться, проскальзывать в собственную квартиру словно вор. Противно спать с женщиной, о которой я почти ничего не знаю, разве что только имя. Я же говорил тебе однажды, есть в этом что-то… в общем, мерзко все это, понимаешь?

— Брось, мы же не дети! — Она расхохоталась. — Ты ведь не о любви, надеюсь? Ну а постель — в постели я то, что надо!