Омар Хайям - Другой Хайям

Непринужденная беседа в кабаке
способна много тайн заветных откупорить.
В ней больше прока, чем в молитвах без души,
которые к Тебе обращены —
души моей Творцу,
Началу и Концу существованья,
имеющему власть дотла меня спалить
или простить
без повода и основанья.

Когда Господь, склонившись низко над работой,
меня из глины только создавал,
весь ход судьбы Всевышнею заботой
уже очерчен был и жизнью моей стал.
И без Его приказа со злом я не дружу,
оно меня совсем не привлекает.
Поэтому на Страшный Суд без страха я пойду.
За что меня сжигать? Всеведущий не знает.

Что грех неотразимо нас к себе влечет,
Он, несомненно, знает —
и все же приказал грехом не искушаться,
и за грехи к ответу призывает.
Сбивает с толку нас влеченье и запрет,
как нам их совместить и соблюсти завет?
Когда бредешь домой навеселе,
шатайся, но не ползай по земле!

Еще немалое количество сюрпризов
таится в этом теле,
которое Он сотворил из глины.
А мог бы я, и в самом деле,
быть лучше или хуже, чем я есть,
коль прежде всех времен уже я был, —
намного раньше, чем Господь
своей рукой меня слепил?

Каким бы я ни шел путем,
меня Твоих ловушек вероломство
повсюду поджидает,
и тот, кто волю над собой
дает беспечности лукавой,
в их сети непременно попадает.
В противоречиях несовместимых,
огню и льду подобных,
Ты нам Себя являешь
и всем на свете своевольно правишь.
При этом Ты меня
мятежником считаешь?

Когда преступно я ишачу,
тяжелой головы не поднимая,
скажи, где на мольбы мои ответ?
Когда на сердце сходит мрак кромешный,
скажи мне, милостивый, где Твой свет?
Вознаграждает небо послушанье
и прославляют все миры
награду, заработанную честно.
Но где же милости бесплатные дары?

О, знающий все тайны мирозданья
и сообщающий творенью живость,
на помощь всякой плоти Ты приходишь,
когда Тебя зовет ее нужда.
Даруй моей душе раскаянье,
а сердцу – исцеляющую милость!
Ты властен все грехи простить —
и властен покарать ничтожного раба.

И жизнь, и смерть, и их причины
в одной Твоей лишь власти пребывают.
Ты бережно хранишь изорванный халат,
который люди небом называют.
Скажи, о всемогущий Господин!
Могу ли я, ничтожный раб,
закон Твой преступить?
И кто вообще изволил согрешить,
когда Ты сам создал меня из глины
и приказал самим собою быть?

Вчера в квартале гончаров я вечером гулял
и вышел на огромный ряд горшков —
не менее двух тысяч насчитал.
Один из них, владевший даром речи,
всех удивил внезапным красноречьем:
– Друзья мои,
вопрос меня смущает!
Кто создал нас,
кто продает,
кто покупает?

Похоже, лунный всадник
стремит коня на всем скаку
к пределам Рамазана [24].
На шею жеребца горячего желанья
опять набросят строгую узду.
Но перед тем как огласят конец Шабана [25],
и Рамазан потребует положенную мзду,
я сладкого вина напьюсь
и на парах его хмельных
в последний день поста
легко перенесусь!

Во всем огромном мудром мире
нет ничего ценнее этой чаши,
что нас склоняет к сотням поцелуев.
И все же, почему наш Мастер несравненный
из грубых, ненадежных элементов
свои изделья делает все краше?
Неужто для того, чтобы, упав на землю,
они рассыпались на тысячи фрагментов?

Когда гончар свои изделья создает —
кувшины и горшки – из глины молчаливой,
а пьяница рукою нечестивой
о пол таверны их с размаху бьет,
Мать-глина вечные вопросы задает:
кого изготовлением сосудов прославляют?
Кого их разрушеньем проклинают?