Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Горький труженик, я ничего не добился.
Разве я хоть подобье покоя нашел?

Обратился я к вере, отшельником стал.
Мимолетные блага ценить перестал.

Суеты и страстей сторонюсь, как заразы.
Прозевал свое счастье, удачу проспал.

Я мираж догонял, выбивался из сил.
Я за каждую радость печалью платил.

От услады любой я испытывал горечь —
Видно, в детстве еще я отраву вкусил.

Что мне дружба — усталое сердце болит,
Даже друг одиночества не отдалит.

Полюбившие жизнь! Кроме гибели скорой,
Вам безжалостный рок ничего не сулит.

Я гляжу в глубину моей горькой души,
Постигаю себя в одинокой тиши.

Что дороже смирения и бескорыстья?
Эти блага бесценны, всегда хороши.

Удовольствуюсь малым — таков мой удел.
Удаляюсь от всех человеческих дел.

Воздержание — вот добродетель и разум.
Очищение душ — обуздание тел.

Жизнь изведав, соблазны давно одолев,
Укротив даже зверя по имени Гнев,

Предпочел я пустыню шумливому рынку,
Все живое отринув, забыв и презрев.

Долго я веселился в неведенье сладком
И гордился удачей своей и достатком.

Долго я веселился. Мне все были рады,
И желанья мои не встречали преграды.

Долго я веселился. Мне жизнь улыбалась.
Все прошло без следа. Ничего не осталось.

Ты, что строишь дворцы и высокие башни,
Хочешь небо ладонью потрогать, бесстрашный,

Ты игрушка в руках бессердечного рока.
Он велит — и приходит погибель до срока,

И дворцы твоей славы руинами станут,
И дела твоей жизни в забвение канут.

Неужели ты думаешь: все обойдется,
Смерть пропустит тебя, пощадит, отвернется?

Оглянись же вокруг! Этот мир наслаждений —
Только жалкий мираж, вереница видений,

Только зыбкое марево, сгусток тумана…
Неужели, слепец, ты не видишь обмана?

Разгорается смерти несытое пламя —
Этот огненный зев насыщается нами.

Это наше грядущее… Нет исключений.
Впереди — ничего, кроме смертных мучений.

Обещаньям блаженства — бесчестным рассказам
Не внимай никогда, если жив еще разум.

Ты упорствуешь, ты прегрешения множишь,
От безумств молодых отказаться не можешь,

Воздвигаешь дворцы ради суетной славы,
Тратишь силу свою на пустые забавы.

Воздавая ничтожеству славу и почесть,
Ты достойного мужа теснишь и порочишь.

Но в покои твои, пламенея от гнева,
Смерть внезапно сойдет, словно молния с неба.

Перед нею в последней тоске, в исступленье
Ты раскаешься, ты упадешь на колени,

И поймешь, полумертвый, от страха дрожащий:
Все ничтожно, все временно, все преходяще.

Что сулят человеку грядущие годы?
Ничего. Только муки, обиды, невзгоды.

Не теряя надежды, живешь понемногу,
Но приходит пора собираться в дорогу.

Кто из смертных сумел избежать этой доли?
Смерть не шутит сама и шутить не позволит.

Назови государство — их было немало,—
Что не гибло, не рушилось, прахом не стало.

Кто из мертвых воскрес, кто сподобился чуда?
Где загробная жизнь? Кто вернулся оттуда?

Никого. Только голос из бездны зовет:
«Для последней кочевки седлайте верблюда!»

Спешу, отбрасывая страх и не боясь беды,
Через пустыню, где песок сметает все следы.

Меня верблюдица несет, проворна и крепка,
Не зная отдыха и сна, не требуя воды.

Она стремительней, быстрей рассветного луча,
Она спешит, не нужно ей ни плети, ни узды.

Неси, послушная, меня, к халифу торопись,
К его богатому дворцу, в тенистые сады.

Халифа щедро одарил достоинством Аллах
И доброй славой увенчал высокие труды.

Двойной короной наградил избранника господь,
Величье и Смиренье в ней — две яркие звезды.