Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Знай, для меня ничто — твои слова.
Ушел бы ты хоть на год, хоть на два!

Советуешь, а хочешь обмануть.
Всех ненавидишь, — сгинь куда-нибудь!

Ответить я могу на клеветы.
Умею отвечать таким, как ты.

Любовь — услада одиноких дней,
Так не мешай искать отрады в ней.

Оставь Рабаб, не смей корить ее —
Она души прохладное питье.

Клянусь Аллахом, господом моим,—
А в клятвах я — клянусь — непогрешим,

Меж смертными всех суш и всех морей,
Со мной Рабаб всех ласковых щедрей.

Меня среди паломников узнав,
Решив, что я неверен и неправ,

Отворотилась, плакать стала вновь,
Но победила прежняя любовь.

А я — не ты: чтоб распрю обуздать,
Я правого умею оправдать.

Душа стеснена размышленьем о муке любовной,
О страсти к тебе, — но уж поздно, любовь отошла!

Когда б ты меня одарила, могло бы лекарство
Мой дух исцелить — и тебе подобала б хвала!

Одна ты виновна, что я, непокорный и дерзкий,
С родными порвал, хоть и не было крепче узла.

И вот я оставлен, последнею близкою брошен,
Опорою, мне никогда не желавшею зла.

Я — путник, проливший последнюю жалкую воду,
Когда его манит обманная марева мгла;

Он жаждет воды, но за маревом гонится тщетно,
Так я — за тобою, ты жаждой мне душу сожгла.

Сувайла сказала, сама между тем на сорочку,
На бледные щеки горячие слезы лила:

«О, если бы Абу-ль-Хаттаб {134} 134 Абу-ль-Хаттаб — Омар ибн Аби Рабиа. , не дождавшийся дара,
Вновь начал охоту, стрелка бы я страстно ждала.

Судьба возвратила б счастливые дни золотые,
И нашу любовь не язвила б людская хула».

Слова ее мне донесли — и всю ночь я метался,
Как будто бы тело язвила мне вражья стрела.

Сувайла! Не слаще прозрачная влага Евфрата
Для сына пустыни, сожженного жаждой дотла,

Чем губы твои, хоть и льну я к тебе издалека,
Не веря, чтоб женщина верной в разлуке была.

Я в ней души не чаю — и томлюсь.
И для нее любовь — нелегкий груз.

Ей угождаю, если рассердилась,
Она уважит, если рассержусь.

Знать не хочу, что думают другие,
Развеселится — я развеселюсь.

Из-за меня она с семьей в разладе,
Я для нее с родней порвал союз.

Откажет мне в глотке воды прохладной,
Когда томим я жаждой, — подчинюсь.

Нет у нее оружья боевого,
Но с ней сразись — и победит, клянусь!

Я жалуюсь, моя изныла грудь,
Меня терзает страсть, не обессудь:

Я в девушку влюблен, она живет
В далекой Мекке, в доме рода Сод.

Осталась в Мекке, длинен путь оттуда,
Далеко Мекка от селенья Лудда {135} 135 Лудд — селение в Палестине. .

«Мой дом — твой дом», — она не скажет мне,
За страсть мою наказан я втройне.

Твои слова хранить мой будет слух,
Доколь не испущу свой бедный дух.

Прощальный помню шепот в миг, когда
Уже верблюжья звякнула узда.

Из глаз исторглась бурная струя,
Она сказала: «Пусть погибну я,

Будь рядом всякий час, не позабудь —
Увидимся опять когда-нибудь!»

О Абд а, не забуду тебя никогда и нигде,
Не изменится сердце ни в счастье своем, ни в беде,

Не изгонит любви ни усердие клеветника,
Ни разлука с тобой, далека ли ты или близка.

От меня отвернулась? Другого успела найти?
При любви настоящей — для новой закрыты пути.

Я раскаялся, — если раскаянье примешь, Абда,
То меня упрекнуть не захочешь уже никогда.

Все желанья твои я исполню покорным слугой,
А попросит другая, отказом отвечу другой.

Упрекаю себя. Ты моих не желаешь услуг,
И лишь сердце, как друг, разделяет со мною недуг.

Лишь терпенье и стойкость — покоя вернейший залог,
Где же взять мне терпенья? Мой разум уже изнемог!