Кто племенем любим, кто обнажает меч —
И головы врагов летят на землю с плеч,
Кто жадности лишен ненужной и недоброй,
Чья кожа смуглая обтягивает ребра.
Ночует иногда он в логове зверей,
Чтоб утром сделать их добычею своей.
От меткости его не убежать газели.
Его и хитростью враги не одолели.
Кто будет доверять врагам коварным, тот
В бою решающем, поверженный, падет.
И звери, чувствуя, как он неустрашим,
Всегда гордились бы товарищем таким.
Становится еще смелее и упрямей,
Когда один в степи он окружен врагами.
Но смерть не обмануть, — когда-нибудь и я
Сверканье вечного увижу острия…
«Пусть он пал в долине горной Сала…»
Пусть он пал в долине горной Сала,—
Кровь героя даром не пропала.
Пусть ушел, расстался вдруг со всеми,
Но на мне его осталось бремя.
И сестры его любимый сын
Это бремя понесет один.
Я поник, застыл, оцепенев,
Но не страх во мне, а грозный гнев.
Злая весть затмила, прервала
Все иные мысли и дела.
Лишь его воинственная сила
Нас от бед спасала и хранила.
В стужу согревал, как солнце, нас,
В летний зной прохладой становясь.
Всем владея, тонок был и строен —
Щедрый человек и храбрый воин.
Лишь его спокойное бесстрашье
Защищало все кочевья наши.
Был как дождь для нивы, но, как лев
На врагов бросался, озверев.
Он любил наряд из пышной ткани.
Барсом грозным был на поле брани.
Горек одному, он для другого
Становился сладостью медовой.
Воевал и странствовал вдвоем
Только с крепким йеменским мечом.
Многие из нас ушли в ту ночь —
Тем, кто не вернулся, не помочь…
Прошлым стали, тенью незабвенной,
Словно отблеск молнии мгновенной.
Каждый был из павших отомщен:
Не щадили вражьих мы племен.
Недруги лежали в забытьи,—
Никому не удалось уйти.
Их сломило крепкое оружье.
На колени стали по-верблюжьи,—
Долго им не встать теперь с колен,
Ждет их казнь или позорный плен.
Дышат злом, разбоем не пресытясь,
Но сломит врагов отважный витязь.
Сколько раз копья стальное жало
Жажду мщенья кровью утоляло.
Прежде запрещалось пить вино,
Но теперь мы выпьем — все равно…
Напои же нас вином, Савад,
Чаши полные нас подбодрят.
Пусть хохочут жадные гиены,
Пусть терзают волки прах презренный,
Коршун старый, всякий хищный зверь —
Пусть они насытятся теперь.
Погиб мой бедный сын, но как, в какой стране?
О, если б рассказать могли об этом мне!
Сумел ли враг сплести коварных козней сеть
Или недуга сын не смог преодолеть?
Смерть всюду стережет того, кто тверд и смел,
А он, чего желал, всем овладеть сумел.
Он в жизни так легко преграды превозмог…
Но все кончается, когда наступит срок.
Чем горе утолю? Могильный страшен гнет —
Ответа никогда оттуда не придет.
Покинуть не дано ему загробный плен…
О смерть, верни его — меня возьми взамен.
{9} 9 ИМРУУЛЬКАЙС (около 500 — середина VI века) По единодушному мнению арабской средневековой критики, наиболее выдающийся поэт древности. Сын одного из вождей киндитской коалиции племен в Неджде, в состав которой входили племена асад и гатафан, он, согласно преданию, был изгнан отцом из дома за разгульное поведение и сочинительство стихов — занятие, по мнению отца, несовместимое с высоким званием княжича. В скитании поэт узнает, что отец его убит асадитами, и, опираясь на племена бакр и таглиб, он начинает мстить за отца, но терпит поражение, обращается даже за поддержкой к византийскому императору, но и конце концов умирает в изгнании. Арабские средневековые филологи считали Имруулькайса создателем касыдной композиции.
«Спешимся здесь…»
Перевод А. Ревича
Спешимся здесь, постоим над золою в печали,
В этих просторах недавно еще кочевали
Читать дальше