Ахталь, старый смельчак, несмотря на враждебные силы
Перед смертью своей посетил гордых предков могилы.
Аль-Фараздаку взять под охрану от ярости мира
Поручил он и мать, и стада молодого Джар ира.
Значит, племя Кулейба спасти их способно едва ли.
За подобным щитом не укрыться от злобы и стали.
Тонок он и дыряв, словно кожа на ножках овечьих.
Эти люди Кулейба — подонки, хоть выспрення речь их.
На обиду они не ответят хотя бы обидой.
Пред угрозой дрожат, как при виде гюрзы ядовитой.
А во время войны не видать их на поле сраженья —
За верблюжьим горбом замирают они без движенья.
Эти трусы Кулейба по-песьи скулят под пинками.
Как бараны они, обмаравшись, трясут курдюками.
Это племя бежит, захвативши пожитки в охапку.
Отшвырнул я его, как хозяйка — негодную тряпку!
«Я раскаяньем злым томим…»
Я раскаяньем злым томим и не в силах найти покой.
Разведен я с моей Навар. Как не думать о том с тоской!
Ведь покинуть ее навек — это значит утратить рай.
Как Адам, я лишен его безвозвратно — хоть умирай!..
Ныне я подобен слепцу, что глаза себе самому,
Обезумевши, проколол и при жизни сошел во тьму.
Разлучен с любовью Навар, одиноко бреду в пески.
Заменить ее мне могла б только смерть от своей руки.
О, когда бы обнять опять этот стан, этот жизни дар —
Я бы стал посильней судьбы, разлучившей меня с Нава
Мы расстались не потому, что она наскучила мне,—
Отобрал ее гневный рок по моей лишь глупой вине.
Случалось мне порой, бледнея от стыда,
Считать себя глупцом, но трусом — никогда.
И вот я повстречал в скитаниях ночных
Чудовищного льва средь зарослей речных.
И грива у него была, как черный лес,
И каждый коготь был, как месяц, нож небес.
Разинутая пасть ревела, как прибой,
Где в пене на клыки напорется любой.
Душа в моей груди померкла, словно свет.
Но я вскричал: «Вперед! Нам отступленья нет!
Коль ты, злодей ночной, сразиться сгоряча
Осмелишься со мной — отведаешь меча!
Ты все-таки слабей, чем, например, Зияд {92} 92 Зияд. — Возможно, имеется в виду Зияд ибн Абих (умер в 675 году), государственный деятель времен Муавия I (661–680), наместник халифа в Ираке.
.
А ну-ка прочь, злодей! Поберегись! Назад!»
Ему навстречу я шагнул с мечом в руке,
И зверь, взмахнув хвостом, укрылся в тростнике.
Случись твоей судьбе моею стать судьбою —
Ты видел бы сейчас пустыню пред собою.
Ты ехал бы по ней куда глаза глядят,
Не ведая тропы, что приведет назад.
И был бы шейхом ты в Омане {93} 93 Оман — область в юго-восточной части Аравии, славившаяся породистыми верблюдами.
, где верблюды
Особенно умны, стройны, широкогруды.
Нигде покуда нет столь благородных стад,
Как у моей родни, у племени Маадд!
Он подо мной сейчас, бегун такого вида.
Его бы не смогли догнать гонцы бар ида {94} 94 Барид — почта.
.
Погонщику с таким управиться невмочь:
Попробуй-ка ударь — уйдет от палки прочь!..
И ноги у него, у этого верблюда,—
Как лунные лучи в ночи, в минуту чуда.
Богатое седло и крепкая узда
Не снизят быстроты — полет, а не езда!
Подобный на бегу не станет головою
Беспомощно трясти — быть падалью живою.
А всадник — что ему все беды и дела!..
Лети себе вперед — и разорвется мгла!
Но ты — не я. Страшна тебе слепая участь
Запрятанных в тюрьму, где не спасет живучесть,
Где разрешат от бед лишь сизые мечи,
Что молча занесут над шеей палачи,
Когда душа стоит у воющей гортани,
Покинуть плоть свою готовая заране.
«Нас больше, чем камней…»
{95} 95 «Нас больше, чем камней на берегу морском…» (стр. 129). — Аль-Фараздак восхваляет собственное племя (стихотворение жанра фахр).
Нас больше, чем камней на берегу морском,
И верных нам друзей не счесть в кругу людском.
Читать дальше