Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Твердым-тверда глухая скала, и гладки ее края,
По которым скользит дождевая капель и ноженьки муравья,

Но и эта скала — в миг большой беды — не терпимей меня отнюдь.
Эти боли порой заставляют меня к пряной горечи рта прильнуть.

Ну так кто ж из объятий рока когда выходил невредим и дел,
Даже если он в жизни отрады знал и годами жизни владел!

Жизнь унизит его. Он, что был велик, униженье воспримет вдруг.
Поневоле меч власти придется ему уронить из безвольных рук.

Беспечный, в пучине невежества ты купаешься, душу губя,—
Так бойся судьбы — я вещаю тебе, предостерегаю тебя!

Одинокие люди в доме тоски, ваши кельи невысоки,
И друг с другом не общаетесь вы, хоть друг к другу вы так близки!

Будто глиняные печати вас запятнали силой огня,
И ничья рука не взломает их, вплоть до самого Судного дня!

Предоставь врага его судьбе, чье неотвратимо торжество,
И тебя от недруга спасут все превратности судьбы его.

Ежели ты обещанье дал, выполни его, пока не стар:
Ведь посулы лживые всегда умаляют сердца щедрый дар.

Щедрый человек живет в веках, мы щедроты судим по делам,
Ибо подвиг есть в его судьбе, и она — благодеянье нам!

Сердце, ты на седину не сетуй, в ней обман, задуманный хитро:
Ведь нельзя платить такой монетой, бесполезно это серебро!

Я седого не хочу рассвета, страшен мне его угрюмый шаг:
Нет ему привета, нет ответа, враг ты мне, хоть светоносный враг!

Младость предала меня до срока, пегой сделалась волос река,
Вороненка пестрая сорока прогнала с крутого чердака!

Часто случалось, что щедрые люди нищали
И перед ближними уничижались в печали.

Так завяжи кошелек и не ссужай разгильдяям:
Знай, чем просить у скупца, лучше прослыть скупердяем!

Обрадованному большой удачей
Медь горестей еще послужит сдачей.

Надменный с униженьем незнаком,
Но он к нему все ближе с каждым днем!

Для скупердяя щедрый — вора гаже,
Что удивительней, чем скупость даже!

Я думал, что судьба моя — блаженных развлечений шум,
Но убедился в том, что жизнь — чреда из горестей и дум.

Теперь я счастьем пренебрег и отодвинул винный чан,
Теперь без стрел оставил я любви пленительный колчан!

Спросил я душу: «Что? Настал твоих безумств последний миг?»
Она в ответ мне: «Да, ведь я вошла в познания тайник!»

Перемежая свет и тьму, я с каждым часом все больней,
Вселился в плоть мою недуг до самого скончанья дней.

На одр болезни брошен я, чего хотел завистник мой,—
Иссох я — и моя душа влекома замогильной тьмой!

Последний воздуха глоток я сделал — такова судьба.
Над телом горестным моим власть жизни призрачно слаба!

Я стойкостью внушил врагам, что я еще вполне здоров,—
Но знаю, сколько ран укрыл терпенья моего покров!

О душа, человеческая душа, к гибели ты близка,
Но все еще питает тебя упований нетленных рука.

Человек лелеет надежды свои, и душа расстилает их впрок,
Только вскорости успевает свернуть их злосчастный, безжалостный рок!

Ловчего рука копья не мечет:
У него на рукавице — кречет.

Знает пусть беглец, что эта птица
К ловчему с добычей возвратится!

Выучен для кровожадной битвы,
Он спешит, летя на зов ловитвы.

Нет пороков у него нисколько,
Кроме жажды убивать — и только!

Солнышко прогнало поутру под воспламененным небосводом
Ночи тьму, подобную шатру с приоткрытым озаренным входом.