Коллектив авторов - Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

В поле Гиерон кормилицу похоронил, Силениду,
Чаша которой с вином вечно казалась мала,
Чтобы могила её, не гнушавшейся чистого выпить,
Располагалась вблизи кадки, где бродит вино.

Ветер нежнейший, Зефир, возврати же, как отнял, красавца
Мне Эвагора, ведь он в дальний отправился путь.
Месяца меньше пусть длится разлука. Но сколь бесконечно
Кажется долгим тому время, кто страстно влюблён!

Старая нянька, ворчишь почему при моём приближеньи?
В страшные муки зачем дважды ввергаешь меня?
Девушка та, что с тобой, всех прекраснее следом идущих.
Видишь: свой путь у меня. Тайно бросаю я взгляд,
Ею любуясь. Скажи, отчего недовольна, старуха,
Если на деву смотрю? — Вечную зрю красоту!

Моль, ненавистница муз, пожираешь все книги, отродье,
Кормишься тем, что всегда мудрые мысли крадёшь.
Страшный урон нанося, темнокрылая моль, своим жертвам,
Мысли священные ты подстерегаешь зачем?
Ну так лети же отсюда подальше и муз сторонись же!
Хватит для книг и того, что натворила ты впрок!

Стрелы Киприды сразили тебя, о Родопа, гордячка,
И неприступный свой нрав ты потеряла навек!
Тянутся руки к объятьям, влечёшь меня, страстная, к ложу.
Я весь в оковах твоих, прежней свободы страшусь.
Так ведь сближаются души, людские тела единятся,
Вместе сливаясь затем в быстром потоке любви.

Губы едва не до самых румян растянулись на щёчках,
Глазок вращенье твоих словно мерцанье огня.
Так разливается смех, что трепещут прекрасные пряди.
Вижу: готовы обнять гордые руки меня.
Но, не смягчилась душа непреклонно-надменная девы!..
Ты неприступна, пока не отцветёт красота!

Голову клонишь зачем и глаза опускаешь, Хрисилла,
Словно решила рукой свой поясок развязать?
Общего что у Киприды с Стыдливостью? Если молчишь, мне
Знак дай кивком головы: с Пафией ты заодно.

Вознагражденья добиться девушка может большого
Не за уменье любить, но по природе своей.

Может лекарствами опухоль Родон «отнять», может лепру...
Впрочем, отнять может всё Родон и без лекарств!

Холодно раньше Филистион с милым дружком обращалась,
Если за ласки её денег платить не желал.
Стала добрее теперь. Никакого не вижу в том чуда
И не считаю, что нрав вдруг изменился её:
Ведь иногда и гадюка предерзкая мягкой бывает,
Но при укусе её смерть наступает всегда.

Милый Корнелий меня согревает, тепла же боюсь я.
Стать в одночасие он может нетленным огнём.

Что досаждает тебе, Филенида? Твои растрепались
Волосы вдруг отчего, слёзы застыли в глазах?
Может, увидеть пришлось, как любимый другую ласкает?
Правду скажи: знаю я средство от грусти такой.
Плачешь и всё же молчишь... Но к чему предо мной запираться:
Красноречивей глаза слов ведь бывают иных!

Пана, меня, на вершине холма поселили, чтоб мог я
Светло-зелёные там лозы в саду охранять.
Не позавидую, путник, тебе, коли ты пожелаешь
Гроздью пурпурной своё чрево насытить сполна.
Только рукой вороватой коснёшься её, как получишь
Палкой-крюкою удар по голове невзначай!

Был молодым — на старухе женился Филин и девчонку
В жёны двенадцати лет взял стариком, но не знал
Счастья ни с той, ни с другой. Засевая бесплодную почву,
Был он бездетен. Теперь — нет ни жены, ни детей!

Нет, крючконосый Сосиптол на рынке за рыбу не платит:
Море подносит ему много бесплатных даров.
Удочка, сеть не нужны, ведь крючком ему служит носище —
Им загребает он всё то, что плывёт по воде.