Аристофан - Лягушки

Будут плиты лить?

И рычаги и клинья. Еврипид клялся,
Что по словечкам разберет трагедии.

Я думаю, Эсхил ужасно сердится.

Как грозный бык взглянул он и нахмурил лоб.

А кто ж судьею будет?

Много спорили.
Людей с рассудком не легко нигде найти,
К тому же брать афинян не хотел Эсхил. [62] …брать афинян не хотел Эсхил. – Намек на версию, согласно которой Эсхил под конец жизни не поладил со своими соотечественниками и уехал в Сицилию, где и умер в 456 г. до н. э.

Воров нашел бы много и налетчиков.

А остальные все – невежды круглые
В делах искусства. К твоему хозяину
Тут обратились. Он знаток художества.
Но в дом войдем! Где господа дерутся, там
Достаточно и нам перепадает слез.

Желчью чудовищной здесь изойдет громоносный вития
В час, как увидит врага, наточившего едкие зубы
С острым оскалом. Тогда в исступленье и злобе
Завращаются глаза.
Спор шлемоблещущий вспыхнет словес, оперенных султаном,
С колкими стружками шустрых острот и с занозами мыслей
Хитрого мужа. Подымется он против силы
Конновздыбленных речей.
Всхолмив чудовищных косм золотую летучую гриву,
Страшно морщины стянув и насупив тяжелую складку,
Этот взревет и речений, окованных медью,
Исполинский вырвет вздох.
Тот же – расчетливый фокусник слов, изощренный искусник, –
Гибкий язык наточив, раскидает словечки, расщепит
Зычную бурю речей и запутает петли,
Губы ядовито сжав.

Не откажусь от трона, уговоры брось!
Я говорю, что в мастерстве сильней его.

Эсхил, чего ж молчишь ты, иль не слышишь слов?

Сначала станет важничать. Ведь всякий раз
Чудачит точно так же он в трагедии. [63] …чудачит точно так же он… – Намек на один из любимых художественных приемов Эсхила: действующее лицо, пораженное сильной скорбью, долго хранит молчание, прежде чем дать волю своим чувствам.

Постой, дружок, не городи напраслину!

Его давно я знаю, раскусил давно.
Певца невежд, горластого, строптивого,
С безудержным, неистовым, безумным ртом,
Бахвала, витьеватого, трескучего.

Богини огородной порождение, [64] Богини огородной порождение… – стих из Еврипида с заменой эпитета «морской» на эпитет «огородный».
Что ты сказать посмел мне! Попрошайка слов,
Тряпичников властитель и лоскутьев швец!
Не будешь рад отваге!

Замолчи, Эсхил!
Не раздувай дыханье в жаркой ярости!

Отнюдь, сперва изобличу я этого
Творца уродов. Кто он? И насколько нагл?

Овцу, овцу, рабы, ведите черную! [65] Овцу… ведите черную! – В жертву подземным богам приносили животных черной масти.
Грозит нагрянуть ураган чудовищный.

Изобретатель песенок изнеженных,
Любви развратной выдумщиц, ужо тебе!

Замолкни, удержись, Эсхил почтеннейший!
А ты, несчастный Еврипид, покуда жив,
Беги от бури и от градобития,
Чтобы, метнув увесистым речением,
Не размозжил он темени и «Телефа»! [66] «Телеф» – недошедшая трагедия Еврипида, поставленная в 438 г. до н. э. Аристофан пародировал ее в «Ахарнянах» (ст. 440–457).
А ты, Эсхил, без ярости, но с кротостью
Доказывай, доказывай! Не дело ведь,
Чтоб трагики бранились, как разносчики.
Ты ж сразу вспыхнул, словно подожженный дуб.

Что до меня, готов я, не боясь ничуть,
Кусать и получать укусы, взвесив все:
Стихи и песни и костяк трагедии.
«Эола» и «Пелея» отдаю на суд,
И «Мелеагра», и, конечно, «Телефа».

А ты что делать хочешь, говори, Эсхил?

Не препираться – вот мое желание.
Здесь не равны мы в споре.