Аляска Ангелини - Невыносимый

— Ты так чертовски хороша, — он совершает глубокий толчок и его пальцы выскальзывают. — Сядь мне на лицо. Я хочу твою киску на своих губах, чтобы пробовать тебя, когда ты это делаешь.

Я перемещаюсь, его приказ выполняется мной без раздумий. Поднимаю свою ногу, на время освобождая член Господина, но продолжая ощущать его вкус. Поглаживая пенис рукой, я снова погружаю его в свой рот. Медленными круговыми движениями языка, я скольжу по нему, делая паузу только для того, чтобы отдышаться, когда язык Севастьяна проходится по входу моей киски.

— Я могу привыкнуть к тому, как хороша ты на вкус, — Господин раздвигает пальцами складочки, и я запрокидываю голову назад, когда он проталкивается внутрь. Стон вырывается из моего горла, я не могу удержаться и впиваюсь в его ногу, двигая своими бедрами. Страсть только подогревает мое желание взять его в рот снова. Дюйм за дюймом я проталкиваю его к задней стенке своего горла, а потом еще дальше, до тех пор, пока он не оказывается так глубоко, что я не могу дышать. Я остаюсь в таком положении, испытывая чувство наслаждения от того, что могу дать ему это.

Приподнимаю голову, а затем опускаю обратно. Повторяя движения, я пытаюсь заглотить его глубже, с каждым разом вырывая из Севастьяна — моего Господина, новые звуки, которые как я знаю, навсегда останутся в моей памяти. Они так сексуальны в своей глубине. Они поглощают меня, но, как ни странно, это заставляет меня чувствовать себя в безопасности и желать, несмотря на то, что он сделал со мной, быть здесь. Я не уверена, куда это приведет, учитывая жестокость, но я знаю, что мне это нравится. Где–то в глубине души это нравится мне даже слишком. Слишком.

— Развернись и ползи сюда.

Я поднимаюсь и разворачиваюсь, чтобы оседлать его талию. В его глазах читается голод, когда взглядом он путешествует вниз по моему телу и останавливается на животе, а я откидываюсь назад и опускаю пальцы на мое собственное имя, вырезанное на нем. Столько всего произошло между нами, теперь у нас обоих есть шрамы, которые останутся на всю жизнь. Как наши имена друг на друге повлияют на наше будущее? Он тянется ко мне и кладет на себя, очищая мой разум от всего.

— Что же мне с тобой делать, рабыня?

Мой Господин временно возвращается… ну или не совсем он. Его голос звучит иначе, но взгляд Севастьяна пристальный и глубокий. Кого в этот момент я хочу больше? Я в замешательстве. Так же, как я хочу одного, точно так же я хочу и другого. Я не признаю что–то среднее, и это волнует меня сильнее, чем я хочу в этом признаться. Его вопрос беспокоит меня больше всего. Внезапно я понимаю, что у меня нет ответа, и я не уверена почему. Я знаю, что должна буду его покинуть, но что будет ждать меня там, когда мне придется уйти? Я снова провалюсь в глубокую депрессию? Буду оставлена наедине с преследующим меня прошлым и желанием убить себя снова и снова? Хотя мне нравится думать, что этого не произойдет, сама мысль об этом пугает меня.

— Я не знаю, — шепчу я. — Я… — моя голова дрожит, и он протягивает руку, чтобы привлечь меня к своей груди. Власть, которую он источает, когда руки Господина оборачиваются вокруг меня, заставляет зарыться лицом в его шею еще глубже. Так безопасно находиться в его руках. Так безопасно и все же… губительно. Я знаю на что способен этот мужчина, но лежать на нем сверху, когда он держит меня в своих объятиях — никогда в своей жизни я не чувствовала себя в большей безопасности. Я так легко могу представить, как он убивает кого–то, но способен ли он любить? И в этот момент я почти уверена, что это возможно.

Пространство переворачивается, когда он поднимает меня и укладывает на спину. Его вес дарит тот комфорт, который я не хочу ощущать. Каждую ночь, когда он спал со мной, его нога или рука всегда были перекинуты через мое тело. Я привыкла к нему. Но для того, чтобы это продолжалось, его планы относительно меня должны были быть отброшены. Единственный путь, который я знала, заставит Господина прикоснуться ко мне, было сопротивление. Это больше не является тем, чего он хочет. Я должна повиноваться. Показать ему, что я хочу жить и идти дальше по жизни самостоятельно. У меня не может быть того и другого. Он уже ясно дал понять.

Губы Севастьяна прижимаются к моим, и я борюсь со слезами из–за внутренних противоречий. Если я заплачу, то все испорчу. Я смогу сделать это позже, в тот момент, когда он оставит меня в одиночестве. Прямо сейчас я возьму то, что просила у него — близость. Так, словно смогу пройти через это и не разрушиться.