Алексей Дударев: Белые Росы

— Так и так, скажи: пьет, дома не бывает, за дочкой совсем не смотрит... Ну как с таким жить? А то, что характерами не сошлись, это только дураки сейчас говорят... Теперь за это уже не разводят... Судья скажет: бросьте, ребя­та, лапшу на уши вешать, меняйте характеры и живите дальше...

— Скажу все как есть, — твердо пообещала Маруся.

— Не ерунди! — строго сказал глава семьи. — Стыдно...

— Мне будет стыдно...

— А мне? Подумают, что за мужик такой, бабу приструнить не смог. — Вась­ка задумался. — Мне же тоже надо что-нибудь выдумать... Если скажу, что ты мои рубашки не стираешь... Ничего? А? — как за советом обратился к жене.

У здания нарсуда остановились.

— Ты думаешь, так они и поверят, что ты пьяница? — сказала Маруся.

— А куда они денутся?

И тут тень сомнения легла на Васькино чело.

— Маруся! — задумчиво сказал он. — Подожди-ка меня там, в коридо­ре... Я сейчас!

И прежде чем Маруся успела о чем-то спросить, Васька выскочил на улицу и куда-то побежал.

— Батя! — с надеждой обратился он к пожилому прохожему. — Один­надцать есть?

— Дают уже, дают... — грустно ответил прохожий.

А потом, погрустневший, медлительный, Васька вышел из маленьких дверей подвальчика. На ходу дожевывал бутерброд с селедочкой.

Маруся одиноко сидела в коридоре нарсуда, всякий раз вздрагивая, когда открывались входные двери...

По направлению к суду Васька успел пройти всего полквартала. Вниз по тро­туару на противоположной стороне стремительно неслась голубая детская коляска с поднятым верхом. Следом за ней, все более и более отставая, бежал мужчина.

Васька оттолкнулся от асфальта, как вратарь, пролетел в воздухе и мерт­вой хваткой вцепился в заднее колесико.

На асфальт, Ваське на голову со звоном посыпались разнокалиберные бутылки... Васька нервно вскочил, по инерции быстро поднял коляску, все еще надеясь обнаружить там ребенка. Но ребенка не было. Были бутылки.

Хозяин посуды уже не бежал. Он шел и смеялся.

Рука Васьки сжала горлышко бутылки. Он встал и с бутылкой пошел на этот смех, как с гранатой на танк.

— Фашист... — закричал он. — Геббельс проклятый!

Мужчина развернулся и побежал. Васька за ним!

— Стой, гадюка!!! Все равно не уйдешь!

— Ненормальный! — обернулся, закричал мужчина. — Кто тебя просил? Столько бутылок разбил!!!

Васька швырнул бутылку ему вслед. Мужчина пригнулся, бутылка пронес­лась над ним и врезалась в ветровое стекло идущих навстречу «Жигулей».

Брызнуло во все стороны стекло.

Измятого, исцарапанного, с изодранными на коленях брюками, его вывел из здания нарсуда сержант.

— Гад! — зло выдохнул на крыльце Васька.

— Ну, ну... — строго сказал сержант.

— Да не судья... Тот гад... С бутылками. Вешать таких мало...

— Иди...

— Руки за спину или как?

— Как хочешь...

Пошли по улице.

На остановке троллейбуса Васька увидел почтальоншу из Белых Рос.

— Верка! — позвал он.

Верка оглянулась.

— Зайди вечером к нашим! — попросил Васька. — Скажи, пускай не волнуются! Я в тюрьме!

— Чего ты орешь? — сквозь зубы прошептал сержант.

— Слушай, начальник, а амнистий у вас не полагается? — не останавли­ваясь, спросил у милиционера Васька. — Мне с Марусей надо развестись...

Верка так ничего и не спросила у Васьки.

— Скворцов! — крикнул с улицы кому-то сержант, как только они вошли во двор отделения милиции. — Принимай пополнение!

В открытом окошке первого этажа появился уже знакомый Ваське старшина.

— Здоров, композитор! — весело приветствовал он Ваську. — Доигрался?

Васька не ответил.

Васька и старшина курили на скамейке.

— Так чего же ты не рассказал, как все было? — с досадой спросил стар­шина.

— А он меня спрашивал? — рассердился Васька. — Бросал бутылку? Бросал... Стекло разбивал? Разбивал... За воротник закладывал с утра? Было, говорю... Получи и распишись! И смотрит, так на меня смотрит, будто я пол пот какой-нибудь!..

Старшина вздохнул:

— Как, ты говорил, тебя зовут в деревне?

— Чунчабарабанча, а что?

— Правильно зовут... Ты же, может, несколько человек от смерти спас! Если бы коляска выкатилась на проспект, представляешь, какая бы каша была...

— Ну...

— Гну! — даже зло сказал старшина. — За хорошее дело умудрился десять суток схлопотать...

Васька пренебрежительно махнул рукой:

— Отсижу... Тут дело не в этом... А в том, что нельзя так... Раньше попро­буй пустую колыску покачать — по рукам дадут... Нельзя, грех... А он бутыл­ки в ней возит... Алкаш проклятый...