Алексей Леонтьев - Белая земля. Повесть

Автобус с туристами отошёл от скромного домика, где некогда родился великий поэт Германии.

— Александр Иванович! — крикнули из окна автобуса. — Что же вы?

Немолодой человек в тёмном костюме, улыбнувшись, помахал рукой. Он вынул из кармана бланк адресного стола, внимательно прочитал его и зашагал в обратную сторону.

Он шёл не торопясь, оглядывая улицы цепким взглядом приезжего. Город был красив — весь в зелени бесчисленных садов. Рядом с черепичными крышами старинных особняков и островерхими башнями церквей подымались новые здания из бетона и стекла.

Человек на секунду задерживался на перекрёстках, читая таблички с названиями улиц, и уверенно сворачивал в нужную сторону.

Внизу за гранитной набережной лежала широкая серо-зеленая река. Суетились буксиры и катера, неторопливо плыли вереницы барж. С прогулочных теплоходов неслась музыка.

Человек свернул к центру города. Здесь его тёмный костюм особенно выделялся среди ярких плащей, курток и рубашек уличной толпы. На стенах висел плакат: толстый человек, измеряющий штангенциркулем серебряную марку. Подпись гласила: «Если ты не хочешь, чтобы наша марка стала меньше, голосуй за Эрхарда-ХДС!»

Приезжий равнодушно скользил взглядом по бесконечным витринам с их неотразимыми приманками. Вдруг он остановился.

За окном на тёмном бархате лежали ордена. Железный крест, Рыцарский крест, дубовые листья к Рыцарскому кресту, крест за тыловую и этапную службу, бронзовый щиток участника боёв в Крыму, медаль за зимнюю кампанию 1941-1942 годов…

Человек изумлённо поднял глаза на вывеску. Нет, это не была лавка древностей. Обычный ювелирный магазин. Здесь каждый мог приобрести себе соответствующий орден.

Было душно. Приезжий снял шляпу. Ветер спутал его сильно тронутые сединой волосы. Он снова вынул из кармана карточку адресного стола и прибавил шаг. Он шёл теперь быстро, внимательно вглядываясь в номера домов.

Наконец он остановился перед серым четырёхэтажным домом. Ещё раз сверил адрес. Всё было правильно.

Человек сделал шаг к массивной двери и остановился. Он постоял в нерешительности перед подъездом, потом перешёл на противоположную сторону улицы и вошёл в небольшое кафе.

В зале было немноголюдно. Кельнеры убирали со столов чашки из-под кофе и пустые рюмки. В углу двое подростков кидали никели в игральный автомат. Приезжий сел за столик у окна. Отсюда хорошо были видны улица и дом напротив. За соседним столиком пил пиво широкоплечий парень в пёстрой рубашке.

Кельнер положил на стол круглую картонку с надписью: «Избавь нас, боже, от злого взгляда, большого зноя, ненастья тоже» — и поставил на неё высокую глиняную кружку тёмного пива.

Послышалось осторожное позвякивание. У столика остановился худощавый юноша в сером свитере. В руках у него был небольшой металлический ящик-копилка.

— Алжирским детям! — строго произнёс он.

Парень в пёстрой рубашке, не подымая глаз, ел шницель. Приезжий положил в копилку несколько монет.

— Спасибо, — с достоинством сказал юноша и двинулся дальше.

Ещё несколько раз звякнули упавшие в копилку монеты.

Вечерело. От стоящего поодаль собора доносился перезвон колоколов. Неожиданно могучий рёв заглушил всё. Зазвенели стёкла. Люди, повскакав с мест, прильнули к окнам. Над готической колокольней собора низко, едва не коснувшись шпиля, пронеслись два стремительных треугольника.

— «Локхид!» — восторженно воскликнул парень в пёстрой рубашке.

— «Спитфайер», — поправил приезжий.

— Жаль, не «мессершмитт»!

Парень бросил на стол деньги и вышел. Человек в тёмном костюме задумчиво посмотрел ему вслед…

Гулко бьётся сердце. Темнота. Комок тошноты у горла. Я сижу на узкой жёсткой койке. Сильно качает. Пахнет сыростью. Отдергиваю штору светомаскировки. За круглым иллюминатором тусклый рассвет. Проступают очертания тесной каюты. Верхняя койка пуста. Мой сосед штурман Иенсен на вахте. Значит, он ничего не слышал. Проклятый кошмар. Снова я проснулся от него. Каждый раз одно и то же.