Алексей Леонтьев: Белая земля. Повесть

Вслед за Дигирнесом я перебрался на противоположную, поднявшуюся вверх палубу. Дигирнес задержался у флагштока, дёрнул фалреп. Британский флаг пополз вниз. Теперь я узнал музыку — это была знакомая пластинка Грига. Капитан оставил в своей каюте заведённый патефон.

Дигирнес сорвал восьмилучевой «Юниор Джек» и привязал к шнуру принесённое полотнище. Его сразу рвануло ветром. Вверх по флагштоку пополз красно-синий флаг Норвегии.

Две шлюпки, бешено загребая вёслами, стремились скорее отойти от тонущего транспорта. Между ними виднелись барахтающиеся в воде люди.

Дигирнес дождался, пока флаг достиг вершины мачты, потом бросил взгляд на опустевший корабль. Скользя по настилу, он дотянулся до высокого правого борта. Меня он не заметил. Неожиданно легко старик перебросил своё тело через поручни и с силой оттолкнулся, стараясь прыгнуть возможно дальше.

Я бросился за ним, в первый момент даже не почувствовав обжигающего холода воды.

Я успел сделать всего несколько взмахов, как позади послышался тяжёлый всплеск и слившийся с ним отчаянный крик людей.

Внезапное течение цепко потащило назад. Я рванулся изо всех сил. Только очутившись наконец в спокойной воде, я рискнул обернуться.

«Святой Олаф» уходил под воду вверх килем. Перевернувшись, транспорт обрушился на тех, кто пытался спастись с противоположной стороны. В этот момент я понял, что кричал Дигирнес своим товарищам: он хотел предупредить их о грозящей опасности.

Плыть было трудно. Тяжёлый меховой комбинезон тянул вниз и не давал как следует взмахнуть руками. Но надувшаяся пузырём на спине куртка поддерживала меня на воде.

Дигирнес скоро исчез из виду. Я уже совсем выбился из сил, когда ударился головой обо что-то твёрдое. Впереди был крепкий береговой лёд. Срывая ногти, я выбрался из воды.

Кругом было тихо и пусто. Мне стало страшно. В сентябре сорок первого я в одиночку выходил из окружения под Смоленском. Там я тоже был один, но вокруг стоял родной, с детства знакомый лес, кричали наши русские птицы, текли привычные, в пожухлых листьях ручьи. Никогда ещё не было мне так жутко, как на этой чужой, равнодушно белой земле.

Я побежал вдоль кромки льда, огибая залив. Мела лёгкая позёмка. Вода в заливе чуть рябила. «Олафа» уже не было видно. Казалось, ничего не случилось у этих тихих берегов.

Я долго бежал, подгоняемый холодом и страхом. Наконец впереди за снежной позёмкой показалась неподвижная фигура. Кто-то стоял на коленях с раскрытой книгой в руках.

Я подошёл ближе. Это был капитан Дигирнес. Перед ним распростёрся навзничь человек. Капитан молился. На снегу лежал Иенсен. Он был мёртв. Снег засыпал страницы старой библии. Капитан заметил меня, но не пошевелился, пока не закончил молитвы.

Потом мы вместе завалили тело штурмана камнями и снегом. Дигирнес был сосредоточен и молчалив; стряхнув снег, он бережно спрятал библию в прорезиненный мешок. Там лежали компас, секстант, хронометр и судовой журнал «Святого Олафа». Дигирнес записал в журнал несколько строк несмываемым карандашом. Потом медленно, так, чтобы я понял, прочёл написанное. Это было краткое сообщение о гибели корабля с упоминанием координат, даты и часа. Затем он указал место, где похоронен штурман Роал Иенсен. Капитан попросил меня расписаться вместе с ним под этой записью.

Мы двинулись дальше, обходя глубоко вдающийся в сушу залив. Мы тщательно осматривали берег, надеясь и боясь натолкнуться на кого-нибудь из своих товарищей. У кромки льда кое-где темнели маслянистые пятна, валялись выброшенные куски дерева. В заводи мирно покачивался спасательный круг с надписью «St. Olaf Tromso». Кажется, это было всё, что осталось от нашего корабля.

Капитан угрюмо молчал, и я никак не мог решиться спросить его: кто же всё-таки дал радиограмму, приведшую нас к этому острову?

На противоположной стороне залива мы натолкнулись на остатки разбитой шлюпки с «Олафа». Мы обшарили каждый сантиметр земли и льда вокруг, но так и не нашли следов людей. Позёмка ещё не могла занести их, если бы кто-нибудь добрался до берега…

Становилось всё холодней. Промокший комбинезон не грел. Мы наломали досок от разбитой шлюпки и сложили костёр. В мешке Дигирнеса рядом с пачкой табака и трубкой оказался припасённый коробок спичек. Но доски никак не хотели гореть. Напрасно мы щепали тончайшие лучинки и, тщательно заслонившись от ветра, подносили к ним спички. Они гасли одна за другой, не успев передать своего слабого тепла мокрому дереву.