Алексей Дударев: Белые Росы

— Нечего дурь близко к сердцу принимать, если ты разумный... — напа­дает старик и делает неожиданный переход: — А денег могу дать.

Андрей улыбнулся, заметил вдали рейсовый авобус, зашагал шире.

— Я поехал!

— Андрей! — позвал старик. — Зайди после работы к нашему охламо­ну... Может, голодный сидит, так купи чего-нибудь...

— Хорошо!

— И скажи, что Кисель смотал удочки из деревни...

Под вечер Андрей пришел на свиданье к Ваське. Братья сидели на травке у синего забора, курили... Андрей рассказывал:

— Комнаты светлые, лоджия, кухня просторная, пятый этаж... Тридцать вторая квартира...

— Галюня там не болеет? — прервал его Васька.

— Вчера конфетами меня угощала...

Васька улыбнулся.

— Да... Чуть не забыл! Кисель уехал...

— Ку... Куда? — оторопел Васька.

— Совсем из деревни уехал...

Васька зло швырнул окурок в траву:

— От, гад! Взбаламутил бабу — и тягу... Что ж делать теперь?

— Будете жить как жили, — сказал Андрей.

— Не-не-не! — поднял раскрытую ладонь Васька. — Я гордый! У меня характер, Андрюха...

— Ой! — аж сморщился Андрей.

— Че ты ойкаешь, че ойкаешь? — запетушился Васька.

— Слушай, ты... С характером... Жрать не хочешь?

Васька сглотнул слюну.

— Пива хочу! Вторую ночь, проклятое, снится... Кажется, подхожу к на­шей Росасенке, гляну с берега, а там не вода, а пивко течет... Свежее, пена такая густая, плотная... Я, не раздеваясь, с берега бултых! Ныряю и пью, ныряю и пью... Проснулся — чуть не заплакал от расстройства!

Андрей встал:

— Сейчас принесу...

И тут Ваське что-то стрельнуло. Он вскочил:

— Сымай галстук! — потребовал он, расстегивая свой пиджак и стягивая с головы бумажную пилотку.

— Да ты что? — изумился Андрей.

— И пиджак давай... Посидишь за меня, полчасика заборчик покрасишь... Я сам... Из бочки... Не люблю я в бутылках...

Васька жадно допивал вторую кружку пива. Допил, вытер рукавом братова пиджака губы. Посмотрел на огромные часы, которые висели на площади...

Дернулась минутная стрелка на часах!

Дернул Васька себя за галстук! И побежал вниз по улице...

Перескакивая через три ступеньки, Васька бежал вверх по лестнице. На пятом этаже всем телом ударил в дверь с номером 32. Дверь распахнулась.

— Галюня! — закричал Васька.

— Папка! — зазвенел детский голосок. — Папочка мой! Папка приехал!

Маруся уронила тарелку.

Грустно опустив голову, плелся старый Ходас через деревню. Маленький медный колокольчик, который носила Мурашка на шее, тоскливо позванивал у него в руке: длинь-длинь, длинь-длинь...

Деревня вовсю уже переселялась...

А старик шел, ничего не замечая... Длинь-длинь, длинь-длинь, пел коло­кольчик.

На скамейке возле своей хаты сидел Гастрит. Веселый.

— Ну как, продал? — спросил он у Ходаса.

Старик тяжело кивнул головой.

— Иди, слезки вытру, — съязвил Г астрит.

Ходас даже головы не повернул, пошел дальше. Гастрит обалдел. Под­скочил, догнал...

— Ну брось, брось, — грубостью прикрывая свое сочувствие, сказал он. — К хорошим людям, может, попала, в чистые руки... Че нюни развеши­ваешь? Сколько взял?

— Сотню...

Гастрит рот раскрыл.

— Корову? За сотню? А, ексель-моксель!

— Старая, говорят... — вздохнул Ходас.

— Так... ее же на мясо сдай, в пять раз больше получишь!

— Не мог я ее на мясо. Понял?

— Ага, — понял Г астрит. — Еще раз понял, что ты остолоп, который на солн­це молится... Не обижайся только... Пошли замочим... И корову, и квартиры...

— Я не взял...

— Ладно! Мы сейчас мою тещу малость раскулачим. Пошли, пошли...

Вошли в хату.

— Сейчас мы эту монашку уделаем...

Гастрит нырнул под вышитые рушники, которые прикрывали образа в углу.

— Господи! Прости и помилуй, — пробормотал он и достал откуда-то из-под иконы темную бутылку с полиэтиленовой пробкой. — Вот сейчас по стаканчику влупим и водичкой дольем... Пускай натирается!

— А что она натирает? — осторожно спросил Ходас.

— Поясницу вроде, а может, и еще что... Выдумывает себе болезни и ле­чится... Водку только переводит зазря! И вот же скажи, что получается! Женки наши помирают, а тещи живут!

— Ну и пускай живет себе на здоровье! — заметил Ходас. — Что тебе, жалко?

— Мне не жалко, — сказал Гастрит, рукавом вытирая бутылку от пыли. — Я просто удивляюсь... Любопытствую. Сейчас огурчиков принесу.

Ходас взял бутылку, посмотрел на свет.

— Не, — сказал он. — Ты как хочешь, а я не... Поясницу вон и змеиным ядом натирают... Может, всыпала туда волчьих ягод, и ойкнуть не успеешь...