Aleksandra Sokolova: Play

Прошел еще час, я поняла, что больше не могу. И именно в этот момент впереди появилась ты. Ты стояла рядом с тропинкой, нагнувшись – я видела только рюкзак на твоей спине и запакованные в джинсы крепкие ноги. Колонна обогнала тебя, и ты зашагала передо мной. Одного взгляда, брошенного на тебя, хватило, чтобы понять: ты чувствуешь себя еще хуже, чем я. Стыдно, как же стыдно… Но это было облегчение. Я сбросила рюкзак на землю, заставила тебя сбросить свой и прилегла рядом. Я лежала, смотрела в небо, задыхалась и чувствовала себя невероятно счастливой. В этот момент я почти любила тебя.

Прошло не менее двух часов прежде чем у меня появились силы идти. Ты подскочила с готовностью, подставила плечо и практически потащила меня вперед.

Ксюшенька… Я ведь всё поняла. Я поняла это сразу, только лгала себе, ведь приятнее было думать, что тебе и вправду плохо, чем поверить в то, что ты это сделала лишь для того, чтобы мне помочь.

Как мне хотелось поблагодарить тебя… Пригладить вихры на твоем лбу, сжать плечо, обнять и сказать «спасибо». Но стоило мне сделать шаг, как ты отступила. Сразу вернулось ехидство, ухмылка и горящий, тщательно скрываемый, взгляд. Но с этого дня я начала тебя понимать. А это немало значило. По крайней мере, для меня.

До конца лагерной смены ты успела немало потрепать мне нервы. Чего стоила одна твоя прогулка в горах на лошадях с черкесами! А шашлык, поданный вместо завтрака в столовой? А сгоревшая «случайно» баня? Ксюшка-Ксюшка… Ты была чудесным пыточным орудием. Которое убивает медленно и изощренно.

До конца лета мы не виделись. В августе Денис предложил мне выйти за него замуж, и я отказалась. Мы жили вместе, но женитьба казалась преждевременным и непродуманным решением. Кроме того, Кирилл был очевидно против.

Как он скучал по тебе! Как мучился… Впервые в жизни он ждал сентября, а не откладывал в голове его наступление. Сколько раз я была на грани того, чтобы позвонить тебе и пригласить в гости… Только понимание педагогических принципов сберегло меня от этого шага. Хотя сейчас я понимаю, какая жестокая это была ошибка. Он так и не смог нас простить. Меня – за то, что не разрешила. Тебя – за то, что не стремилась.

1 сентября был первый звонок, он же ознаменовал и начало политических преобразований в России, которые звенели всю осень и зиму. Для меня же первый звонок стал новым поворотом в судьбе. Началось с того, что Денис пришел работать в нашу школу учителем физкультуры. Мы получили возможность чаще видеться, больше времени проводить вместе и любовь наша расцвела с новой силой. Я получила мужа и потеряла сына.

Конечно, в этом была целиком и полностью моя вина. Ты принесла моего сына в жертву своей любви, а я позволила тебе это сделать. Позволила, не понимая, что жертвой – раз уж без этого было не обойтись – должна была стать я. Я, а не Кирилл.

Ксюха-Ксюха… Что же ты натворила тогда? Неужели тебе не было его жаль? Неужели всё, что тебя волновало – это твои чувства, и в угоду им ты положила на алтарь маленького мальчика?

Да, так оно и было. И это еще одна вещь, которую мне очень сложно было простить тебе. Но своего ты добилась – всё чаще и чаще в моем доме начало звучать твое имя. Кирилл возненавидел тебя. И меня. И Дениса. И всех вокруг. Он продолжал бегать по утрам, вечерами ходил в секцию волейбола, по выходным убегал из дома на весь день, и категорически отказывался со мной разговаривать.

А ты снова начала хулиганить. И степень хулиганства росла вместе с тобой – невинные шалости превращались в серьезные проступки, а забавное противостояние школьной администрации в конфронтацию с директором. Я растерялась и не знала, что мне делать. Я металась между школой и сыном, в семье повысилась напряженность, и 2 ноября Денис впервые меня ударил.

Не морщись, Ксюшка, и не сжимай кулаки – ты никогда не знала, почему он это сделал и зачем. А ударил он за дело. Я позволила себе унизить его перед друзьями. И получила за дело. Но на этом всё не прекратилось.

Денис почувствовал свою силу. Почувствовал себя главой семьи. Мужчиной с большой буквы. И вложил в это слово иной смысл. У меня не было сил бороться и оставалось только подчиниться.

Ты зря думаешь, что он бил меня. Он не бил. Он просто позволял себе чуть больше, чем может позволить мужчина его возраста. И самая его большая ошибка заключалась в том, что он позволил себе рассказывать об этом другим. В твоем присутствии.