User - veter.docx

- Вы сами вызвались на этот разговор. Нет? Кинули мне перчатку, - она снова легко улыбнулась.

От этой ее порхающей улыбки мне выть хотелось. Я всегда надеялся, что она не такая. Что мои шансы не столь низки, как кажется... Может быть, я рассчитывал увидеть вторую Полину. (Давняя знакомая моей жены, которая бывала в нашем доме довольно часто и, как мне кажется, была тайно влюблена в нее. Впрочем, возможно у меня паранойя... И во взгляде Полины не было ничего такого, что мне чудилось). Но, нет... Женщина, сидевшая передо мной, была амазонкой. Вороненая сталь. Беда моя. Будь мужчиной – говорили ее глаза. Я верил им и старался соответствовать. Улыбка ее сводила с ума, а взгляд обещал падение в пропасть...

- Перчатку? Я не вызывал вас на дуэль... Дуэли – удел мужчин, - я старательно играл роль, предписанную мне обществом. Не мог же я, как невротик, забиться в истерике: «Отдай Ее мне!!!». Она пила кофе, а я в очередной раз поразился хрупкости ее рук. С какой легкостью эти тонкие прозрачные руки разбили, казалось бы, нерушимый монолит моей жизни. Нашей жизни...

- Вы говорили о какой-то сделке? – она поставила пустую чашку на блюдце и достала сигареты.

- О сделке? Да... Позвольте, я провожу вас домой. Вы устали.

- Да, конечно. Мой мимолетный галантный кавалер.

... И снова шли мы по пустынным улицам. Мерцали в темноте холодные безучастные воды Невы. Город спал и видел теплые летние сны. Мы шли молча. Она ждала, а я думал. Думал о той женщине, которой зримо не было с нами, но чье присутствие ощущалось так явственно, так реально, что казалось – поверни голову, и вот она – прямая, строгая, невероятно красивая и безумно желанная. Мы миновали темную арку, узкий мощеный дворик и остановились у подъезда.

- Так что о сделке?

- О сделке... Послушайте, - у меня разбегались мысли, - я... Наверно это неправильно...

Она внимательно смотрела на меня. На мои жалкие потуги быть мужчиной. А я чувствовал себя малолетним мальчишкой, у которого хулиганы отобрали воздушного змея и развлекались с ним на вершине зеленого холма. Я не мог ничего сделать... «Ты бессилен. Я люблю ее».

- Давайте поднимемся ко мне. На улице холодно. И закончим, наконец, этот тягостный разговор.

Я послушно зашел за ней в подъезд, поднялся по лестнице. Она открыла дверь в квартиру и пригласила меня войти. Внутри было тепло и пахло чем-то новым. Наверно здесь недавно был ремонт.

Мы прошли в комнату, она показала рукой на диван, сама привычно села в большое кресло-качалку, откинулась на спинку и, чуть покачиваясь, стала смотреть на меня из-под опущенных ресниц. Ну что, монсеньор? – говорил этот взгляд, - вы так и будете молча сидеть, искать и не находить подходящие слова? Зачем вы здесь?

Я разозлился на себя, на ее взгляд, на эту квартиру, которая ждала, всегда ждала вместе с ней мою жену; на напольные часы, безучастно дробящие пространство на минуты... Разозлился и заговорил.

Я говорил долго и жарко. Она молча слушала, не двигаясь, не перебивая меня. Легко и равномерно раскачиваясь в старом кресле. А я словно читал молитву, обращенную ко вселенной, ко всему миру, к женщине, сидевшей передо мной в кресле-качалке. Я видел в ней силу и склонность к роковой любви. В большинстве своем люди не очень-то стремятся прыгать в пропасть. Некоторые рискованно ходят по краю, осторожно поглядывая вниз, но свойственное им чувство самосохранения не дает сделать шаг, один-единственный шаг вперед – в пустоту, в ревущий навстречу ветер, в неизвестность. Остальным ближе блестящие елочные шарики своих стандартных мирков, в которых вся жизнь проста и понятна, словно нарисованная карандашом линия. Она не превратится никогда в ленту Мебиуса, и слава Богу.

- Мы с вами падаем. Поздравляю, - я даже пытался шутить, но она не улыбнулась. – Послушайте, я знаю... Я вижу, что вы любите ее. Более того, я, как это ни печально, знаю, что она любит вас. Я, в общем-то, проиграл. И готов уйти. Да мне больше ничего не остается... Но знайте, я просто отойду в сторону, но никогда не уйду навсегда. Я буду где-то рядом. И буду ждать ошибки. Вашей ошибки. А потом я верну Ее себе. Слышите?! Я верну Ее. Как и субботние вечера. Наши вечера...

Она перестала раскачиваться и, закрыв лицо руками, глухо сказала:

- Господи, как я от вас устала... Как я устала от себя. И от того, что мой мир не нарисованная карандашом линия...

Больше мы не разговаривали. Я стоял у окна и смотрел, как в город вплывает промозглый ноябрьский рассвет. Она, не двигаясь, сидела в кресле.