Слепые души - Алана Инош

– Для нас – беда, – вздыхает Надежда Анатольевна. – А для других людей – пятно.

– Она сама отвечает за свои поступки, – говорю я. – Она взрослый человек, а вы ни в чём не виноваты.

Мать Ники горько улыбается. Эта улыбка старит её, сразу добавляет ей морщинок; в ней – усталость, боль и какое-то почти святое смирение.

– Может, и виновата… Недоглядела, недовоспитала. Что-то упустила. Люди ведь об этом в первую очередь думают.

– У вас хорошая семья, – говорю я. – Вам не в чем себя упрекнуть.

Надежда Анатольевна качает головой: видимо, она с этим не согласна. Я молчу, слушаю чайник. Он закипает, и Надежда Анатольевна заваривает чай. Достаёт и ставит на стол всё, чем они богаты, – с улыбкой святого смирения, от которого у меня щиплет глаза и сжимается горло. В воздухе висит несказанное: может, в этом есть и моя вина. Пляшут солнечные зайчики на стене, по улице идёт весна, и ей, нарядной и светлой, нет заботы о том, что у кого-то сейчас горе: солнце ведь светит для всех одинаково.

Я сижу в комнате за столом Ники. Её кровать аккуратно застелена, на покрывале – ни морщинки. Ещё нескоро она снова её займёт, думается мне, и слёзы опять набегают. Сейчас у неё всё казённое: и постель, и пища, и крыша над головой. Надежда Анатольевна раскидывает карты, вздыхает.

– Да, вот оно: казённый дом и дальняя дорога. А это что? Дама червей… Какая-то женщина на сердце.

Я вздрагиваю: женщина на сердце – ведь это я. Бегут машины по улице, сияет солнце, шумят деревья. Всё как всегда, жизнь продолжается, день сменяется ночью, за зимой приходит весна. И так будет всегда.

Домой я иду пешком, внутренне сжимаясь от ожидания: не выпрыгнет ли из-за угла Якушев? В небе плывут лёгкие облачка, мимо снуют машины, куда-то идут люди, а его нет. Мне с трудом верится. Я даже не знала, как прекрасно я жила, пока он не появился в моей жизни.

Открываю своими ключами дверь, вхожу. Дома никого нет. Тапочки отца стоят у двери, тикают часы, в холодильнике пельмени и колбаса. Сажусь на диван, обвожу взглядом комнату. Когда он снова появится? Не может быть, чтобы он от меня отстал.

Однако сиротливый вид полупустого холодильника наводит на меня тоску, и я иду в магазин. Притащив полный пакет продуктов, я принимаюсь готовить, поглядывая на часы: в шесть должен вернуться отец. Без десяти шесть я выключаю плиту: борщ с фрикадельками, котлеты с гарниром из жареных кабачков с луком и блинчики с творогом готовы.

Шесть часов, десять минут седьмого – время ползёт медленно. Отец задерживается, и я начинаю нервничать: у меня нехорошее предчувствие. В полседьмого я выхожу на балкон. Странное, скверное предчувствие становится всё явственнее, я тревожно всматриваюсь вдаль. Может, опять загулял? Если так, то ещё слава Богу, а если…

ЯКУШЕВ?

Нет, нет, только не это. Если он навредит отцу, я точно убью его – насажу на копьё и сделаю из него шашлык!

Сердце в груди висит тяжёлым камнем, по спине бегают тревожные мурашки, кишки превратились в глыбу льда: я жду самого страшного. В полвосьмого в замке поворачивается ключ, и я вздрагиваю: наконец-то! Слава Богу, хотя бы живой… Да, по тому, как он открывает ключом дверь, я сразу определяю, что он выпивший, но это неважно: главное, он жив и здоров, Якушев с ним ничего не сделал…

Но слишком рано я обрадовалась: отец возвращается не один.

– Вот, прошу вас, проходите, – слышу я его пьяненький голос. – Наше скромное жилище… Добро, так сказать, пожаловать…

Ещё не видя, с кем он пришёл, я нутром чую Якушева и не ошибаюсь. Волна аромата дорогой туалетной воды, элегантный костюм и галстук, огромный букет цветов в шуршащей обёртке – всё это могло бы произвести очаровывающее впечатление, но только не на меня. Я знаю, кто он на самом деле, и он знает, что я знаю.

– Настя! – говорит отец, и по его речи я определяю принятую им дозу: не менее полбутылки. – Настя, вот это… Я даже не знаю, как сказать! – Посмеивается, и Якушев вторит ему сладчайшей улыбкой. – Вот этот человек, Андрей… забыл, как вас по отчеству?

– Фёдорович, – подсказывает Якушев. – Но можно и без отчества.

– Да! – охотно соглашается отец. – Давайте без отчеств, так проще… Настя, ты меня, конечно, извини… Я выпил, признаю. Но как тут было не выпить, когда у меня просят твоей руки! Чин чином, как в старину!

Я не верю своим ушам, а Якушев протягивает мне шуршащий букет. Цветущий, элегантный, аккуратно подстриженный, пахнущий дорогим парфюмом, он целует мне руку и говорит:

– Да, Анастасия Петровна, вы не ослышались. Я люблю вас и прошу стать моей женой.