Unknown - 96cd606079b246bf94a2f1c2d86447e4

Сдавливающий Ждану «гроб» разлетелся в щепы от вопля, вырвавшегося из её туго наполненной болью груди. Комната подёрнулась туманом, дверь испуганно, с жалобным коротким вскриком-скрипом распахнулась, а рука княгини Воронецкой вцепилась в покосившийся плетень и вырвала из него расшатанный кол. Стройный, точёный, как веретено, прочный стержень внутри Жданы даже не погнулся от нависшего на душе груза страха, и сковывающие путы расползлись, как ветхое тряпьё. Кто-то сзади кричал ей «стой, вернись», но она знала только одно: нужно вонзить кол в брюхо коня.

Но она опоздала. Обросшие длинными чёрными щётками копыта взвились в воздух и с жутким хрустом ударили Малину в грудь и в голову. Женщина упала, сундучок подкатился к ногам Жданы, и из него высыпались мешочки с травами… Кровь из расколотого черепа расползалась лужей, не успевая впитываться в пресыщенную влагой землю, а тело Малины, дёрнувшись в судорогах, затихло.

Кол упал из ослабевшей руки Жданы. Глаза цвета зимних туч пригвоздили её к месту. Чёрный всадник рогатым чудовищем в холодно блестящей броне возвышался над ней, безжалостный и полный тёмной силы. Хоть запретные вышивки скрывались под платьем и опашнем, накинутым на плечи, но Ждане казалось, что эти жестокие глаза видели её насквозь. «Я следующая?» — обречённость коснулась её сердца мертвенно-ледяными пальцами.

— Матушка! — горестно порвалась тонкая струнка девичьего голоса.

Дубрава, выбежав из дома, с плачем кинулась к телу Малины и упала подле него на колени, так что конец её льняной косы окунулся в кровь… Петушки на её подоле снова взбесили коня, и всадник замахнулся на девушку плетью, но ударить не успел: глаза Дубравы вспыхнули ясными молниями, и она вскочила, тонкая и устремлённая ввысь, как молодое деревце, а в следующее мгновение, грянувшись оземь, вспорхнула к небу горлицей. Сердце Жданы в этот миг словно лопнуло, как коробочка травы недотроги, устремляясь следом за серокрылой птицей.

Но рано ему ещё было покидать землю: предстояло увидеть, как сын рвётся навстречу погибели. Бесстрашный Радятко выбежал с криком, занося для удара меч:

— Не трожь матушку!

Всадник также был вооружён мечом — длиннее и тяжелее, чем у мальчика, но даже не обеспокоился доставанием его из ножен. Соскочив с седла, одной рукой он взял коня под уздцы, а в другой сжимал кнутовище своей длинной плети. Щёлк — и она тонкой змеёй захлестнулась вокруг рукояти меча; рывок — и Радятко оказался безоружен. Всадник взмахнул плетью, и меч, просвистев в воздухе, вонзился в стену дома, причём едва не задел спешившего на подмогу Зайца — тот еле увернулся.

— Тебя же предупреждали — не лезь к нам, — прорычал он.

— Уйди с дороги, — послышался голос всадника, надменный и пронзительно-ледяной. — Можешь сколько угодно притворяться мужчиной, но силёнок у тебя всё-таки маловато, чтоб противостоять мне. А убивать тебя мне не хочется: и ты, и я — Марушины дети.

Заяц при словах «притворяться мужчиной» блеснул грозно потемневшими глазами, сорвал шапку и бросил её о землю. Всадник усмехнулся.

— Ты обрезала волосы, но всё равно осталась девкой. Людей тебе удавалось обманывать, но я твою суть чую за версту: я знаю, как пахнет женщина. Ступай прочь, сестрёнка.

В окаменевшей душе Жданы уже не осталось места для удивления. У её ног лежала бездыханная Малина с разбитой головой; она несла травы, чтобы добавить их в целебный отвар для Яра, но копыто чёрного коня оборвало её жизнь. Дочь, которой знахарка наверняка передавала своё целительско-ведовское искусство, улетела горлицей… Надежда на излечение сына утекла водой сквозь песок, оставив Ждану сохнуть от горя, как разбитая и брошенная на берегу лодка.

— Если уж на то пошло, то и ты не очень-то мужчина, — сказал тем временем Заяц, недобро блестя глазами и клыками. — Я, как и ты, тоже кое-что чую… сестрёнка.

Вместо ответа всадник отстегнул наголовье плаща от шлема и снял последний, открыв гладко зачёсанные назад угольно-чёрные волосы, заплетённые в косу, которая пряталась под плащом. Лицо воина в воронёных доспехах оказалось действительно женским, суровую и холодную красоту которого слегка портил длинный косой шрам, пересекавший лоб, бровь и щёку. Чёрные брови и ресницы странно сочетались с почти белыми глазами, полными пронзительной одержимости, которая вкупе с жёстко сложенным ртом производила леденящее впечатление. Это была замороженная смесь ярости, насмешливости, презрения ко всему, безжалостности и бесстрашия.