Unknown: i c9f346a077dd1b7f

- Несвятая Троица.

Как только последний студент покинул часовню, Кингсли взял Сорена за руку.

- Ты знаешь, что я из богатой семьи. И как ни старался, мой отец не смог зачать

еще одного сына. В возрасте двадцати одного года я получу доступ к своему

трастовому фонду. Но если я женюсь, я унаследую его немедля.

- Ты женился на моей сестре, чтобы получить свои деньги?

291

Принц. Тиффани Райз.

- Нет. - Сорен повернулся и посмотрел Кингсли в глаза. - Я женился на ней,

чтобы они были у нас. У меня и у тебя. И у нее, конечно же. Я знаю, как сильно ты ее

любишь, как сильно ты скучал по ней. Теперь мы все можем быть вместе.

- Она думает, что ты любишь ее.

- Она поймет. Если она наполовину умная и понимающая как ты, она увидит

разумность в этом соглашении.

Глаза Кинглси округлились. Понимающая и умная? Эти слова произнес Сорен?

Сколько раз Сорен удерживал его и с презрением шептал, каким никчемным был

Кингсли, каким бесполезным? Сорен по-настоящему в это верил?

- Она моя сестра.

- Знаю. И я знаю, как ты заботишься о ней. У меня нет намерений... - Сорен

замолчал, и слова, которые он не произнес, сказали все, что нужно было услышать

Кингсли.

- Ты не будешь?

- Я не могу... Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. – Впервые за несколько

дней на его губах появилась едва заметная улыбка.

- Ты можешь... - он мог, если причинит боль Мари-Лауре. Если будет обращаться

с ней, как и с Кингсли с насилием и пренебрежением, избивая ее и унижая, подвергая

каждому виду сексуальной деградации, тогда они бы могли стать любовниками. Но

только потом.

- Я не буду. Она меня не интересует в таком плане. Только ты.

Надежда наполнила сердце Кингсли.

- Только я? Почему?

Легкая улыбка Сорена расползалась по всему его лицу. Кингсли едва мог дышать

от этого зрелища. Даже Мари-Лаура, пылающая от любви и свадебного сияния, не

выглядела так прекрасно как эта улыбка.

Сорен ласково прижался ладонью к левой щеке Кингсли, и он закрыл глаза,

наслаждаясь единением кожи Сорена и своей. Сколько еще пройдет времени, прежде

чем он снова ее почувствует?

- Ты еще спрашиваешь? - прошептал Сорен.

- Да.

Сорен больше не говорил, но Кингсли ощутил прикосновение его губ к своим. И

тогда он понял истину. Сорен не женился бы на Мари-Лауре если бы любил ее. Сорен

женился на Мари-Лауре потому, что любил его .

Кингсли ощутил нежелание Сорена, когда тот отстранился. Подобный поцелуй

всегда был предшественником бурной ночи. Страстный Кингсли не знал страсть, пока

не приехал в католическую школу и не узнал о страстях Христовых. Страсть до

Сорена едва ли ассоциировалась с похотью, сексуальным голодом и удовольствием.

Теперь она вышла на новый уровень, обрела истинное значение. Теперь страсть была

тем, что он испытывал к Сорену. И страсть была тем, что Сорен делал с ним.

- Я должен идти, - сказал Сорен и Кингсли открыл глаза.

- Я понимаю.

- Я знал это. Она тоже поймет... так или иначе.

- Ты расскажешь ей о себе? - спросил Кингсли.

- Она твоя сестра. Ты сам как думаешь? Сказать ей? Или нет?

Мари-Лаура будет раздавлена, узнав за какого человека она вышла замуж, но еще

больше будет раздавлена, если он не прикоснется к ней не объяснив почему.

Перед Кингсли стоял выбор. И он знал правильный ответ.

- Не говори ей, - сказал он. - Не сейчас.

- Если ты считаешь, что так будет лучше.

292

Принц. Тиффани Райз.

- Считаю, - соврал он, не смотря в глаза Сорену.

Он поднял взгляд и увидел, что Сорен смотрит на дверь часовни, глядя на нее

будто на врага, который должен быть побежден.

- Ты не хочешь идти к ней.

- Нет, - ответил Сорен. - Я хочу остаться с тобой.

- Тогда останься со мной. Останься навсегда.

Сорен снова прижался к его губам и поцеловал его глубоким, медленным

поцелуем, поцелуем чистого господства. Он завершил поцелуй и выпрямился во весь

рост. Кингсли никогда не видел его более привлекательным и более несчастным.

- Вот почему я женился на ней, Кингсли. Чтобы я смог это сделать.

Поцелуй все еще обжигал губы Кингсли, момент все еще висел в воздухе, словно

финальная нота фортепианной сонаты.

Сорен отвернулся и сделал один шаг, но остановился, развернулся и резко

прижал Кингсли к стене часовни. Первый поцелуй был своего рода извинением от

Сорена, второй - объяснение. Но этот поцелуй, третий и последний, был нападением.

Кингсли позволил Сорену прикусить его губы, вонзить пальцы в его горло...