Империи ночь Последней Охоты. Есть из чего выбрать, а?
Я нахмурился.
- Понятно, что ничего не понятно. Буду разбираться по обстановке. А кто из наших сейчас
в Балене?
Дерек махнул рукой разражено:
- Гракх!
- А…, - я понимающе кивнул. К надраенному до зеркального блеска образу Септия Гракха
даже кличка никакая приклеиться не смогла. Так он и остался – Гракхом. Он – ромеец, и
не просто ромеец, но еще и из старого патрицианского рода, умудрившегося за бурные
годы Смутного Века не растерять веры в звезду Pax Romana, которая однажды вновь
озарит небосклон, вселяя ужас во врагов и восхищение – во всех остальных. Их не так уж
и мало – обломков прошлого, наизусть помнящих всех основателей всех римских легионов
за все года правления Ромы до начала Смутного века и свято уверенных, что колесо
истории можно повернуть вспять. Правда, обычно такие в армию идут, но Септия каким-
то странным течением к нам прибило. Поначалу все только удивлялись, косили взглядами
ему вслед и предрекали скорую погибель, но Септий выжил, дослужился до лейтенанта и
добился своеобразного уважения. Теперь егеря его гранитной твердолобостью, и,
граничащей порой с идиотизмом, прямотой даже слегка гордятся. «Ну, это же наш Гракх!»
- и этим всё сказано. Егерей в Испании мало – очень это специфичный регион – насколько
я разнарядку нашу помню, лейтенантов на всю центральную часть всего двое полагается.
Вот и выходит, что некому там такое деликатное дело поручить.
- Когда выедешь?
Я затылок почесал.
- Да часа через три и выеду.
- А что не прямо сейчас?
- Дело у меня есть одно.
- Ладно, - не стал настаивать капитан, - дело, так дело.
Я уже к выходу нацелился, но Дерек меня остановил.
- Вот еще что – зайди к Свистуну, возьми у него голубей пяток. В Балене кончились -
Гракх мне вчера предпоследнего отправил.
Я скривился недовольно, посмотрел на Дерека укоризненно, но возражать не стал. Да
понимаю я, что голуби – вещь нужная. Вот только не люблю я с ними дела иметь – уж
больно они хрупкие и привередливые создания, эти почтовые голуби. Как ни стараешься
клетку с ними беречь, а всё равно пару-тройку угробишь, пока довезешь. Да «угробишь» -
не то слово: у меня такое впечатление, что эти твари страдают тягой к самоубийству, круто
замешанной на ненависти ко мне лично, так что им только в удовольствие сдохнуть у меня
на руках. А каптенармус потом смотрит недобро и всё порывается жалованье урезать в
разы – дорогие они, птички эти.
Флавия, к счастью, у себя оказалась. Не одна, правда – послышались мне из
глубины дома мужские голоса, когда она наружу выскочила, в ответ на мой стук.
Прикрыла спиной дверь, нахмурилась.
- Не беспокойся, я на минуту только, - сказал я, доставая кошелёк. Протянул ей.
Флавия посмотрела на кошелёк, потом – удивлённо – на меня. Я усмехнулся.
- Просьба у меня к тебе, - сказал я, - есть у нас паренёк один, в моей казарме, Гез Сельмар
прозывается, клички нету - новенький. Неплохой парень, но есть у него проблема –
мальчик он еще, а сам при этом егерем стать хочет, представляешь?
Засмеялась Флавия переливчато, глянула лукаво, кошелёк из моей руки забрала.
- Понимаю. Считай, что проблемы уже нет.
- Только ты это… осторожно. Парень он впечатлительный.
- Ты еще учить меня будешь? А может, - она прищурилась с намеком, - он тебе родней
приходится? А?
Я замотал головой, собираясь возразить, но тут из-за спины Флавии грянул хор пьяных
мужских голосов – нестройный, зато громкий и с легкостью прошедший даже через
плотно затворенные двери и ставни. «Реют в твердых руках орлы, дрожит под ногами
земля, разбегаются прочь враги и бла-бла-бла». Три или четыре голоса.
- Ого, - сказал я, - справишься?
Флавия фыркнула пренебрежительно.
- Было б с чем справляться, - сказала она, подмигнула многозначительно и скрылась за
дверью. Я сглотнул слюну и пошёл обратно в лагерь – за голубями.
* * *
Против ожидания, голубей я довез всех. Один, правда, выглядел плохо – лежал на
боку, часто дыша и не открывая глаз, но главное – он был жив, а остальное уже – не моя
проблема. Обрадованный таким удачным началом миссии, я сразу направился к гарнизону.
Солнце потихоньку выползало на вершину своего ежедневного маршрута и, такое
впечатление, само потело от усиливающейся жары. Дрожащее марево искажало силуэты
зданий, размыливая горизонт в сплошной грязно-серый кисель.
Читать дальше