Василь Гигевич - Гуманоиды - Прямой контакт

Конечно, не много найдется дураков, чтобы за две сотни верст в глухо­мань переться, где комарья полно...

— Давай, шевелись, — торопит брат. Открывает багажник, достает ведро с еще теплой гороховой кашей и говорит: — Я сегодня на две катушки ловить буду. Зада-ам ему!..

Вытаскиваю из багажника резиновую лодку, начинаю накачивать ее насо­сом. Брат вываливает на полиэтиленовый мешок кашу и смешивает ее с пере­тертыми семечками подсолнечника. И такой сладкий аромат доносится от той каши, что не сдерживаюсь, подхожу.

— Ты что — не ел сегодня? — спрашивает брат. — Ну, хватит, хватит. Лещам не останется.

Большие круглые комья перетертой с семечками каши снова укладыва­ются в ведро, надутая лодка подносится к воде и в нее загружается все, без чего леща не возьмешь: банки с юркими червями, три катушки. Но не забыть бы подсачек новенький, еще не опробованный, садок для рыбы, фонарики на светодиодах, которые на голову вешаются, как у шахтеров... Что еще?.. А-а, чуть не забыл... А грузила, а ленту липкую, чтобы катушки к кольям привя­зать, а накомарники на всякий случай... А плащи, если ветер нагонит дождь. А надувной матрас, чтобы брата усадить по-царски...

Выплываем. Брат орлом сидит на матрасе, на волнистое озеро смотрит. И вдруг вспоминаю: а каша?.. Каша в ведре так и осталась возле машины.

— Болван! — заводится брат. — Вечно у тебя порядка нет никакого! Вечно ты все забываешь. Темнеть скоро начнет.

Возвращаемся. Беру кашу. Снова выплываем. Скрипят весла. Сижу спи­ной вперед и ничего не вижу, брат, как полководец, командует, рукой то впра­во, то влево показывает. Выгребаю веслами и все поглядываю на слишком уж худое лицо брата. Операция на сердце просто так не проходит. И страшен, страшен он вечером, когда устает.

К кольям подплываем, когда золотистое солнце касается воды. А работы еще — непочатый край, как мать когда-то говорила... Надо катушку липкой лентой к колу прикрепить, нужно жилку с резинкой отвести от кола метров на сто, не меньше, так как лещ — осторожный, так просто его не возьмешь... Там же, на конце резинки, грузило с поплавком нужно в воду опустить. Назад к катушке вернуться и, зацепив за крайние крючки пластмассовые поплавки, опустить их в воду — резинка тут же потянет поплавки туда, где будем кор­мить рыбу.

Опять надо отплывать от кола и плыть к поплавкам и кормить, кормить лещей, которые где-то там, под волнистой водой, плавают парами от берега к берегу. Лещи почему-то парами плавают... И снова к колу нужно плыть, юрких червей на крючки цеплять, колокольчик звонкий к леске крепить. Это все — работа с одной катушкой. А таких сегодня три. А еще ветерок легкий лодку постоянно качает, относит в сторону. А брат командует, подгоняет... Спина мокрая.

Когда третью катушку привязываю к колу, в спешке, одной рукой дер­жась за него, неожиданно чувствую, что она выскальзывает из пальцев и в воду — бултых...

Лучше бы я сам туда бултыхнулся.

— Болван! — кричит брат. Лучше бы он мне пощечину влепил. Брат отво­рачивается и уже глуховато жалуется не мне, а тому, кто все это громадное и безграничное создал и теперь, наверное, сверху на свое творенье с ухмы­лочкой смотрит. — Такая катушка, еще советская, не сегодняшняя китайская подделка... Лески-кобры сто метров, резинки двадцать... Крючков пять штук, японских... поводки, вертлюжки... Целый вечер угробил... Червяков накопай! Каши навари!.. А-а, что ему, на все готовенькое прикатил... Тот раз подсачек утопил, на этот...

Вот тебе и на... Я думал, что ему одолжение делаю, вывозя на рыбалку, а оказывается...

Но терплю, молчу как проклятый.

Раздеваюсь и, чтобы лодку не опрокинуть, погружаюсь в воду осторож­но. А иначе будет, как с другом, который хвастался, что его гены пальцем не прикроешь...

Тот как следует к рыбалке подготовился. Сапоги с широкими голенищами на ноги натянул. Зачем они ему понадобились среди лета? Бинокль цейсовский, дорогой, на шею нацепил. Видимо, щуку в воде хотел рассмотреть. Нож-финку в кожаном чехле к поясу прикрепил. Все сделал по-хозяйски, как дед его делал, который лошадей и овец разводил.

Мы резиновую лодку накачали, друга в нее посадили, весла в руки дали, спиннинг сбоку — плыви, родимый, гениальный ты наш...

Он считал себя во всех делах гениальным, даже в тех, в которых ничего не смыслил.

И поплыл. Да не к камышу гибкому, где щука прячется, а почему-то на середину озера. Заплыл. Смотрим: поднялся в лодке, как памятник на город­ской площади, возвысился и спиннингом махнул, отчаянный...