Юрий Солоневич - Зона тени

Радуйтесь! Радуйтесь люди, ибо ваши грехи -- прощены, и открыт вам путь к жизни вечной!

Заплачено, кровью праведной и смертью на кресте заплачено за ваше спасение.

Такая жертва не может быть напрасной, неоправданной, неблагоразумной.

Такой жертвой искуплены грехи ваши: как прошлые, так и будущие. Искуплены впрок.

Водой наполненные горсти

К губам спешили поднести,

Впрок пили воду черногорцы,

И жили впрок -- до тридцати.

Благоразумие -- жалкое оправдание тех, кто поклонился Зверю, говоря: "Кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?"

Не уважали черногорцы

Проживших больше тридцати.

5.23.

В пивбаре на набережной работала старая знакомая -- Зоечка. Она узнала Миколу, приветливо улыбнулась и подошла к его столику.

-- А где ваш друг? -- спросила она. -- Вы ведь в прошлый раз были с другом, серьёзным таким.

-- Умер мой друг, -- сказал Микола и попросил: -- Два по двести, Зоечка. И кружку пива.

Зоечка, ничего не сказав, принесла две фарфоровые чашки, наполненные до краёв водкой, и бокал пива. Одну чашку Микола накрыл кусочком хлеба, взятым из хлебницы на столе, а вторую выпил залпом и, не закусывая, стал запивать пивом. Некоторое время он сидел, ожидая, когда спиртное подействует. Но так и не дождался дурманящей волны хмеля. Только все предметы вокруг стали резче, контрастнее, словно приобрели чёрную, траурную окантовку. Микола оглянулся, и ощущение остановленного времени овладело им. В зале сидели всё те же посетители: худой юнец с длинными волосами, две вихлястые девчонки-малолетки в ботинках на толстенной подошве и вульгарного вида девица.

Микола подозвал Зоечку, рассчитался с ней и спросил:

-- За что мне всё это, Зоечка?

-- Я вам сочувствую, -- сказала та и посоветовала: -- А вы напейтесь до потери памяти. Я так всегда делаю: закрываюсь дома и напиваюсь.

-- Нет, дома я не могу. Дома у меня "гестапо".

Зоечка понимающе закивала головой.

-- Ну, так у друга.

-- Таких друзей больше не осталось, -- сказал Микола и, простившись, вышел на улицу.

Он и в самом деле не знал, куда ему идти. Поэтому купил бутылку водки, плавленый сырок, пластиковый стаканчик и пошёл в сквер, на скамеечку под кустом можжевельника. Там он выпил полный стаканчик, закурил и подозвал к себе одного из бомжей.

-- Вот водка и сырок, -- сказал он бомжу. -- Выпейте и закусите.

А сам ушёл.

Он всё ждал, что спиртное подействует, и ему станет легче. Но этого не происходило, и Микола продолжал пить. Он пил из горлышка в закутке магазина, не обращая внимания на замечания продавцов; пил в баре вокзального ресторана; пил на перроне с какими-то незнакомыми мужиками. А потом, после полуночи, когда все заведения закрылись, пил в салоне такси, купив бутылку у водителя. Водитель не возражал: всё равно клиентов не было. Язык у Миколы уже порядком заплетался, слова звучали отрывисто, и жесты стали резкими, плохо координированными. Но сознание оставалось чистым и ясным, а окружающее различалось настолько отчётливо, что всё уродство и вся ложь жизни не могли укрыться за своей фальшивой, пёстрой оболочкой.

Микола раскрыл портмоне, достал купюру в двадцать долларов и, протянув водителю, сказал:

-- Давай слетаем на кладбище.

Водитель вначале обрадовался, увидев деньги, а когда до его сознания дошёл смысл сказанного, оторопел и замямлил:

-- Я уже закругляюсь, всё, конец смены. Ты, дружище, подойди к кому-нибудь ещё.

Микола видел страх в глазах водителя и настаивать не стал. Он, слегка пошатываясь, вышел из машины и направился к другой. И через четверть часа на привокзальной площади не осталось ни одного такси. Тогда Микола пошёл пешком.

За городом, вдоль шоссе, фонарей не было, и он шёл, спотыкаясь и падая, с трудом разбирая дорогу в зыбком лунном свете. Перелезая через закрытые на ночь кладбищенские ворота, Микола зацепился пиджаком за металлический штырь и, пытаясь освободиться, разорвал пиджак. А потом снял его и бросил на землю, тут же, у ворот. Он пошёл наугад к могиле Арсения. И там, на вкопанном кресте, увидел распятого человека. Лицо у незнакомца было сплошь покрыто послеожоговыми рубцами, и по нему катились слёзы. Увидев Миколу, незнакомец разомкнул запекшиеся губы и сказал:

-- Я ничего не смог...

Микола растерялся.

-- Почему у тебя обожжено лицо? -- спросил он.

-- Я попытался погасить пожар во втором отсеке. Но не смог. Их больше нет. Я не смог спасти их. Я не помог и твоему другу. Поэтому я здесь. Здесь моё место, навсегда.