Сергей Семанов - Дневник 1982 года

— Открыли памятник Суворову, от­дали бездарному полтиннику Комову, он испохабил Рублёва и Дм. Донского уже. Это их принцип: лучше не ста­вить, но если уж приходится, то делать самые пошлые и слабые, чтобы по­казывать пальцем. На открытии были Гришин и Устинов — вялые, усталые, полусонные старцы.

— Да, ещё вышла статья Кожинова о «Дне поэзии» 1981, а он отлично оформлен и тираж впервые достиг 100 000. Вадим ласково даже растре­пал Тарковского и Мориц, причём без брани, а даже с сочувствием: хорошие мол, намерения, но таланта нет. Это для них самое убийственное, ибо их же апологетам перекрывает дорогу. Скажем, как теперь хвалить Светлова или Сельвинского, особенно первого, к[оторо]го перестрочили оглушитель­ной рекламой? Трудно всерьёз писать и о Симонове, невозможно о Полевом и Фадееве и т.п. Нет, им плохо сегодня в России! А общее убеждение — про­свет открывается.

ФФ нарочно заболел, ибо ему по­ручено покарать Солоухина, а так же В. Лазарева: тот на вечере в Политех­ническом похвалил Кожинова, а там же Куприянов задел Казакову. Ещё в Культуре злятся на Прокушева, к[оторы]й упомянул про Ахмадулину, хвалившую Сахарова — покровители сионистов из ЦК ужасно не любят, ког­да подобное выходит на суд людской в печати. Пастухов собирался дать пре­мию Комсомола младшему Озерову, но не решился, ибо в тот же год папаша получил другую премию — тогда, мол, и дали «освободившуюся» премию ФФ. Попцов целиком стоит на сионских по­зициях. Наиболее вероятным преемни­ком Маркова является Алексеев, его вызывали в горком по поводу критики городского хоз[яйст]ва Москвы (от­сюда и публикация в «Мосправде»), он легко покаялся, это у него просто, причём вызывали его всего лишь к зав. пропагандой. Кобенко ушёл к Пенкину, здесь стал подворовывать, в сей­фе лежали крупные пачки денег, при­торговывал квартирами, путёвками и проч. Кулешов полтинник по матери, это точно. Все говорят, что посты Кащея разделят — это очень вероятно.

— Издох Грушевой — ровесник и приятель Рожи с молодых лет. С 65-го комиссар Моск. округа, блокировал со стороны армии, стало быть, охрану Барвихи. А ведь нескольких команду­ющих пережил, Малиновского и Греч­ко. Я помню, как в 80-м меня глупо за­бирали на сборы, и Середин — прямой начальник Грушевого — не решился обратиться к нему по такому щекотли­вому делу: помощники его мне прямо дали понять, что персонаж из «Вос­поминаний» вне воздействия. Говорят, что на похоронах Бровастый рыдал, как дитя. Понять его скорбь можно. Да, вываливаются колья из его часто­кола: Цвигун, Грушевой. Кто сле­дующий? И любопытно ведь, что его смерть вызовет общую и открытую ра­дость. Его бессмысленная харя, звёзды и портреты, а также явный развал всем раздражающе надоели. А это значит также, что крайне непопулярна вся его политика, и прямых наследников у него быть не может.

— Колобков: арестован член колле­гии у Нилыча, нач[альник] управле­ния цирков Колеватов, его после аре­ста отпустили под расписку, заболел; при обыске нашли 3 млн. наличными, прорву шмотья; открыто брал взятки. Взяло его МВД, точнее, Петровка. Ха­рактернейший признак разложения! Ещё болтают, что тут сыграло роль какое-то столкновение его с первым мужем Гали Миловым.

— На теоретич[еском] семинаре в ИМЛИ Бялик побранил Кожинова, Вадим тут же вылез и произнёс раз­нузданную речь: у нас мало говорят о созидательном, вот построили дальне­восточную дорогу за 10 лет, а мы даже не знаем имена строителей, вот выхо­дит серия «Пламенные [революционе­ры]», многие авторы уже уехали, ясно почему — у них тут не получается но­вая революция, но я готов жизнь поло­жить за то, чтобы у нас больше не было революций, у нас вообще знают имена разного рода бомбистов и взрывате­лей, но созидателей знаем плохо, ну и прочее. Поднялся Борщуков и обозвал Кожинова чуть ли не контрреволюцио­нером. Скандал очень характерен, это прообраз близкого будущего.

— Аполлон сошёл с ума: я не хотел вообще говорить с ним о его статейке, но в разговоре проговорился и очень осторожно, даже ласкательно выска­зал ему кое-какие возражения. Куда там! — Кожинов, Гумилёв и Бородай — это сионистская агентура, Ахматова еврейка, я выступаю всю жизнь с пози­ции патриотизма и диамата. — На моё осторожное возражение, что под зна­мя диамата он соберёт мало народу, он даже голос повысил, возражая. И во­обще махал рукой, говорил о классо­вой борьбе и непримиримости. дурак. Он и в самом деле не вполне нормален (жуткий атеист к тому же!), сошёл с ума от себялюбия и величия, хотя по­чему такая гордыня у скромного пре­подавателя педвуза?! Впрочем, это вопрос риторический, сегодня все ве­ликие. И всё же студентов он воспиты­вает хорошо и с Сионом борется, пусть его, а вреда большого от его борьбы с бедным Гумилёвым я не вижу.