Сергей Семанов - Дневник 1982 года

— В №3 «Москвы» цензура без потерь пропустила мою статью о «Т[ихом] Д[оне]». Думаю, что шумок вокруг неё будет.

— Из №13 альманаха выбросил мерзкую статейку Нагибина о выстав­ке «Москва-Париж». Возможно, бу­дут препятствия в издательстве, но я не отступлю.

— Замечательную книгу написал Бо­ровиков. Какие растут у нас люди, ведь ему едва ли 35. Да, им сейчас противо­поставить нечего.

— В «ЛГ» статейка Агангебяна о по­ставке газа во Фр[анцию]: в Сибири до­были в прошлом году 155 млрд., а туда будут отправлять ежегодно 40. Ужас! Предатели торопятся повязать нам все суставы, намертво прикрепить нас к сионской плахе. Неужели успеют?!

— Сынок Михваса: Галя не по­является на работе, даже 23 февраля не пришла, а в праздничные дни она обычно ходит; нек[оторые] сынки ста­ли продавать «Мерседесы», он сказал, что Девятка предусмотрела продажу через комиссионку и анонимно, так что возвращаются только полученные деньги и спекуляция невозможна; у ЦК стало два первых зама — Чебриков и Цинев, чего не было никогда, «Род­ственник» (так он называет папашу) ездил в Краснодар, но от всех подар­ков отказался, даже от чемоданчика с вином на дорогу (Цеков говорил мне обратное); дочь Гришина — чистая Хайка, жена Александрова — тоже.

— Карл настаивал опять, что ему показывали рассказы мои, Скурлатова, Кольченко и Ш. — я твёрдо ска­зал ему, что это липа в его адрес или в адрес его клиента, пытался доказать это, поколебал его. Он дал очень инте­ресную наводку на «Океан», и всё мне стало ясно; оказывается, дело не в во­ровстве икры, это прикрытие (можно ведь перепродавать мебель, колгот­ки, хрусталь, что угодно), главное — рыболовные суда в загранке, это же плавучие заводы, к[оторы]е работают там по полгода и больше, у капитана огромная валюта, он может (а порой по служебным интересам и должен) оставлять её в зарубежных банках), так возникает множество анонимных счетов, единицы из коих — те самые, где московские вельможи беспрепят­ственно обеспечивают будущее своим зятьям и внукам. Карл намекал, что Писатель скончался в связи с тем, что усы этого дела где-то высунулись, и спрятать их оказалось невозможно. Он обратил внимание, что в тезисах о 60-летии опять упомянут, как в от­четном, антисемитизм. Он намекнул, что ЧК имеет отношение к попытке убрать меня из альманаха (не думаю, но он очень возражал на мой обычный тезис, что ЧК вроде ДОСААФ). Он сказал, что Черненко станет на место Кащея, что Пономарёву не поднять­ся, ибо подбит обсуждением тома про XIX с[ъезд], когда Бровастый страшно рассердился: он гордится этим и коро­нацией его Сталиным. В Польше пло­хо, есть попытки отстранения партии от власти. Я подарил ему книгу про эсперанто, изданную тиражом в 5000 на ротапринте (что неслыханно) с це­ной 60 коп., он клялся, что это чисто их дело, ибо эсперанто начиналось как объединяющий их язык, а потом уже, когда они восстановили иврит, предна­значили тот для гоев. <...>.

— Муж Марии Шолоховой: осенью к Деду приехали молодые люди (не тамошние) и говорили с М.В. Кольшиным: к вам собирается приехать Семанов, принимать его не желательно. Тот ответил, что нам-де таких сведений не поступало. Ну, дело ясное: они узна­ли о предполагаемой поездке из моих телефонных разговоров, решили под­страховаться (а вдруг я пожалуюсь?) и по своей линии предупредили своего человека. До чего же меня обложили? Сколько же людей занято мною? И это тогда, когда и т.д. Тьфу!..

— Аполлон ошалел от собств[енной] гениальности, не говорит, а вещает, вокруг чела нимб, хоть он и атеист. Говорю: а чего же ты Петра Великого бранишь? — А масонов я всегда буду бранить. Псих, право же. Он устро­ил шумное обсуждение статьи в «Мо­лодой гвардии» о масонах, сбежалась толпа студентов, а там — двое с Бело­русской площади. Я намекнул парт­оргу остановить его.

— О «Борисе-цыгане» сообщили по «Голосу» — это первый случай, когда капают грязью на еврейско-бровастую шайку, вряд ли это случайно. Кстати, Маленький Михвас сказал, что последний год в связи с концом разрядки Галю не выпускают (а как же ей омоложаться? — я спросил; — а сюда приве­зут.); он слышал о Буряце и добавил, что тот не только с Галей жил, но и с её 30-летней дочерью, к[отора]я, есте­ственно б. А по «Голосу» упомянули Галю.

— ФФ: Беляев стал ему нахваливать книгу Селезнёва, тот: но вот «Бог» с большой буквы. ФФ полагает, что вольно или невольно, но Юра того. Кстати, он безбожно интригует и врёт, врёт, невинно моргая своими голубы­ми глазами. <... >

— А всё же явный перебор — пу­тешествие верхушки П[олит]б[юро] с Бровастым на пьесу Маршака [Ша­трова]: во-п[ервых], очень уж сомни­телен автор, а во-в[торых] — давно такого не было (если было вообще, не помню; сопровождали приезжих лиц в Большой, но это другое дело). Да, можно проследить линию: публика­ция в «К[оммунис]те», Маршак — это нервозность и самоуверенность по­мощников, лишившихся старческой осторожности Кащея.