Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

оставшиеся от стола. Пеплос на ней сбился, открывая ноги.

Шлем, лежавший на столе, покоился в углу, но дочь Зевса не

искала его взглядом. Она смотрела в никуда – словно надея-

лась там рассмотреть Ананку.

– Всего семь дней, – пробормотала наконец. – Что-то

должно случиться. Что-то должно…

Видения мудрых вернее видений пророков.

Случилось – за день перед последним сражением.

* * *

– Корк…

– Что?

Ничего. Ни звука – из бледных губ. Только глаза – два

морских омута, совсем не Посейдоновы – широко распах-

нуты, а из них…

384

«Коркира… дети… Коркира…»

Остров, куда посылали на обучение – мальчиков и

под охрану – девочек. Куда наши союзники переправляли

своих детей, страшась гнева Крона.

Где резвился с остальными Загрей – сын Зевса от без-

ымянной нимфы.

Палестра.

Я позволил Тритону, старшему сыну Посейдона и

Амфитриты, бессильно сползти по стене. Лишившись мое-

го плеча, племянник морской водой пролился на пол, будто

бы и вовсе не дыша. Распластался у ног: тонкокостный, с

женственным, бледным до синевы лицом, волосы – черные,

с зеленым отливом – облепили спину.

В воздухе висело благоухание ихора – дразнило ноз-

дри знакомыми нотками. Прозрачная кровь богов, мешаясь

с морской водой на одежде посейдонова сына, вытекала на

плиты коридора.

Ничего, он бессмертен.

Это я повторял про себя, пока несся бегом к своим

покоям, распугивая лицом толпившийся в коридорах народ.

Прятались все; кто был недостаточно изящен – изображали

мраморные статуи, и несколько раз из-за спины долетели жа-

лобные стоны о том, что, мол, «и зачем только он вернулся»?

Ничего, бессмертен. Отдышится и доползет до трон-

ного зала, там в него вольют нектар, он отдышится еще раз и

передаст страшные вести отцу, или кто будет ближе…

Сколько есть времени? Есть ли время?

Хтоний прыгнул в руки обрадовано, будто хотел об-

няться. Тень бога на стене от пламени очага – моя тень – на-

дела шлем на голову. Пропала.

Нет, метнулась еще какая-то тень – не сомненья ли?

Он принес вести – качнулась тень. Ты оставил его ле-

жать в коридоре. Всего лишь кликнуть кого-нибудь, потом

собрать остальных – и если можно помочь…

385

Хаос Предвечный, какая чушь, я видел его глаза, там

уже никому не поможешь, важно одно: сколько есть времени?!

Колесница…

Я метнулся на Коркиру, не дожидаясь своей упряжки.

Сам, своей сущностью. Просто пожелав этого… не просто

пожелав. Всем своим нутром, телом, духом, властью, всем

своим «я» – рванулся, порвав хрупкую связь с Олимпом,

когда так спешишь – забываешь о теле, о расстояниях, в

висках стучит одно: есть ли время?

…нет времени. Кончилось время. Остановилось.

На Коркире время больше не шло: секундам некуда

было спешить, складываясь в минуты. Время медлило над

тем, что было когда-то зеленой равниной с выстроенной на

ней палестрой – а теперь стало мешаниной клубков земли с

каменными осколками. Равнину решили вскопать – казалось

со стороны. Вонзились плугами в сочную зелень. Удобрили

останками палестры, которую снесли по недоразумению.

А после засеяли детскими телами.

Показалось на миг: это тот, первый бой, я стою по-

среди окровавленного поля, и падальщики переползают с

трупа на труп, это мы проиграли впервые…

Только фигуры павших бойцов уж слишком малы.

Только копья у многих из них – облегченные.

Только рядом с обнаженными мальчишескими лежат

и девчачьи тела: их просто согнали на эту равнину со всего

острова. Всех.

А после заставили время остановиться – утонуть в

детских криках.

Прошлое есть. Есть настоящее.

Куда идти секундам, когда убито будущее?!

Невидимкой я застыл на равнине, устланной детски-

ми телами – семенами, из которых не подняться всходам.

Смотрел. Смотреть было нужно, потому что не было

времени, потому что нужно было поймать – неразличимое

386

глазу мелькание меча. Слушал – мертвую тишь, чтобы ус-

лышать незаметный свист…

Меч не мелькал. Свиста не было.

Будущее было убито надежно.

Фигуру Убийцы я нащупал внезапно и всего в полу-

сотне шагов – когда повернул голову. Он стоял за моим ле-

вым плечом, опираясь на меч – и железо была сухим, только

кое-где на лезвие налипли светлые прядки.

Стоял незыблемо, развернув плечи.

Смотрел на свою работу – без всякого выражения.