Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

И вздрогнула, осеклась: вспомнила, кому и что гово-

рит. Вспомнила, что мне не дано понять ее. Мне не над кем

389

трястись и не о ком рыдать, Левка говорила пару раз, что

хочет родить от меня, – я запретил даже думать об этом. На

смешки остальных богов по поводу своей неплодовитости

отвечал неизменно: «Скажите спасибо».

Наверное, они представляли себе характер моего бу-

дущего потомства, потому что смешки после ответа утихали.

– Так иди. У тебя еще есть время. Поклонись Крону.

Попроси пощады для своей дочери.

Но сперва взгляни на это поле и ответь мне: он еще

способен щадить?

Она распрямилась – почерневшая от горя, с развив-

шимися, спутанными волосами. Медленно окинула взгля-

дом картину, ужас которой не могла бы вместить бездна

Тартара.

Сморгнула слезы, утерла их рукой, стряхнула с паль-

цев вместе с каплями детской крови…

Первое дерево вырвалось из-под земли совсем рядом

с ней – там, где упали капли. Невысокое, с корявым стволом

и небольшими продолговатыми листьями, в секунду укра-

сившееся алой пеной крупных цветов. Потом дунул ветер,

взметнул лепестки – и деревья начали подниматься по всей

равнине, прорастать из луж крови, из непогребенных, ис-

терзанных тел…

Одно из них развернуло крону над моей головой.

Вскипело цветом и выбросило к моим ногам невиданный

плод – с кулак величиной, с плотной розовой кожицей. В

моих пальцах кожица треснула, и стала видна сердцевина –

гнезда багряных зерен в форме капель.

Цвет крови и форма слез. Зернышки поблескивали

соком, словно искусный мастер выточил их из таящегося в

горных недрах камня – граната.

Деметра теперь стояла передо мной, рассматривая

свое произведение. В голосе ее не было боли – сухая реши-

мость.

390

– Зачем они сделали это, Аид?

– Близится последняя битва. А боль часто рождает

страх.– Часто, Мрачный Брат, – потрескавшиеся губы тронула

усмешка. – Только не такая боль. Эта боль убила страх. Он

умер сегодня, и над местом его погребения растут алые плоды.

Она шагнула – и растворилась среди корявых стволов.

К дочери отправилась, не иначе.

Я, явившийся в эту долину смерти раньше всех, по-

медлил еще немного. Осматривал пространство, от края до

края заполоненное странными деревьями. Зернышки, ка-

завшиеся гранатовыми украшениями, лопались в пальцах

и растекались по ним душистым соком.

– Что ты думаешь об этом, маленький Кронид? –

спросила из-за плеч Судьба, которую я должен был прокли-

нать. – Что если бы бой был сегодня – мы могли бы прои-

грать. Завтра, послезавтра, в любой другой день будущего

– мы можем уничтожить этот мир. Проиграть не можем.

На Олимпе правило глухое ожидание. Посейдон, вы-

дохшийся и с изрядно потрепанной бородой, топил себя в

вине и нектаре, чередуя то и это. Рыдала Афродита на плече

у помятого Ареса, а Гефест сопел в сторонке и делал вид,

что ослеп. Тихо плакала Гестия, притулившись к суровой

Афине. Афина тоже выглядела встрепанной: удерживать

дядю от безумств оказалось непросто.

Все как один – в главном зале, где безмятежно блестят

золотые, искусно кованные троны.

Все как один – в страшном ожидании вестника.

Да не Гермеса или Ириды – вон они, одна всхлипы-

вает в хитон второго. Ждали вестника куда более мрачного.

Судью. Посланца судьбы.

Меня.

391

Потому что кроме меня нет безумцев, которые бы

сунулись к младшему в эту минуту.

Потому что они сейчас подбирают слова – и не могут

их найти, слов нет, даже у Афины, которую давно называют

мудрой.

– Где он?

Указали на дверь взглядами.

Площадка над пропастью – где ему еще быть. Ему бы

еще бурю, чтобы встретить сейчас лицом.

– Брат, – окликнули меня, когда я направился туда.

От Геры я такого обращения тоже не слышал. Впрочем,

и она почти неузнаваема сегодня – со следами слез на лице, с

горечью в поджатых губах. Сестра стояла, протягивая руку

в мольбе, и остальные застыли позади нее, держась побли-

же друг к другу и забыв распри…

Словно все вдруг вспомнили, что они – Семья.

– Я отговаривала его, брат… все это время.

Она что же, возомнила себя причиной колебаний

Зевса? – Правильно делала, – буркнул я, отворачиваясь.

Может быть, Гера хотела сказать еще какую-нибудь

глупость – кроме «брат» или «я его отговаривала».

Например, что это ее вина и что она готова ее иску-