Джон Ирвинг - Дорога тайн

Разве не так Дороти смотрела на Хуана Диего за полсекунды до того, как схватила его и потянула на себя? Это был хотя и короткий, но пугающий взгляд. И теперь под ним Дороти напоминала одержимую. Ее голова моталась из стороны в сторону, ее бедра бились в него с такой мощью, что Хуан Диего цеплялся за нее, как человек, который боится упасть. Однако куда падать? Кровать была огромной – ни малейшей угрозы упасть с нее.

Сначала ему почудилось, будто накатывающий оргазм стал причиной того, насколько обострился слух. Не приглушенное ли радио он слышал? Неизвестный язык звучал тревожно и в то же время до странности знакомо. Разве здесь говорят не по-китайски? – задавался вопросом Хуан Диего, но в голосе женщины по радио не было ничего китайского – и этот голос не был приглушенным. Может, в пылу любовных страстей одна из летающих рук Дороти – рук или ног – задела панель с кнопками на ночном столике? Женщина по радио, на каком бы языке она ни изъяснялась, на самом деле пронзительно кричала.

Вот тогда Хуан Диего и осознал, что кричащая женщина – Дороти. Радио оставалось таким же приглушенным, как и раньше; оргазм Дороти превзошел какие бы то ни было ожидания и поводы.

Хуан Диего испытал нежелательное слияние двух мыслей, последовавших одна за другой: чисто физическое осознание, что так чувственно, как теперь, он никогда еще не кончал, совпало с убеждением, что при первой же возможности он должен определенно принять двойную дозу бета-блокатора. Но у этого неконтролируемого посыла был брат (или сестра). Хуану Диего показалось, что он знает, на каком языке изъяснялась Дороти, хотя прошло много лет с тех пор, как он в последний раз слышал этот язык. То, что кричала Дороти перед тем, как кончить, звучало на языке науатль, на котором говорила Богоматерь Гваделупская, – это был язык ацтеков. Но науатль принадлежит к группе языков Центральной и Южной Мексики и Центральной Америки. Как, каким образом Дороти могла говорить на нем?

– Может, ты ответишь на телефонный звонок? – спокойно спросила его по-английски Дороти.

Она выгнула спину, заложив руки за голову на подушке, чтобы Хуану Диего было легче дотянуться до телефона на ночном столике. Не из-за тусклого ли света кожа Дороти казалась темнее, чем была на самом деле? Или она действительно была более смуглой, чем представлялось до сих пор Хуану Диего?

Ему пришлось вытянуться, чтобы взять трубку; сначала грудь Хуана Диего, потом его живот коснулись груди Дороти.

– Это моя мать, – томно сказала молодая женщина. – Разумеется, она сначала позвонила в мой номер.

Может быть, три дозы бета-блокатора, подумал Хуан Диего.

– Алло? – смущенно произнес он в трубку.

– У вас, наверное, в ушах звенит, – сказала Мириам. – Удивлена, что вы вообще услышали телефон.

– Слушаю вас, – ответил Хуан Диего громче, чем намеревался; в его ушах все еще звенело.

– Весь этаж, если не весь отель, должно быть, слышал Дороти, – добавила Мириам; Хуан Диего не мог придумать ответа. – Если моя дочь восстановила свои речевые навыки, я хотела бы поговорить с ней. Или я могла бы передать вам сообщение, – продолжала Мириам, – а вы могли бы поделиться с Дороти, когда она придет в себя.

– Она в себе, – сказал Хуан Диего с крайне неуместным и преувеличенным достоинством.

Как нелепо было говорить подобное о ком бы то ни было. Почему Дороти не может быть в себе? В ком еще могла быть молодая женщина в постели с ним? – спрашивал себя Хуан Диего, передавая Дороти телефон.

– Какой сюрприз, мама, – лаконично сказала молодая женщина.

Хуан Диего не слышал, что Мириам говорила дочери, но был уверен, что Дороти лишнего не скажет.

Хуан Диего подумал, что, пока мать и дочь разговаривают, надо использовать этот момент, чтобы незаметно снять презерватив, но когда он скатился с Дороти и лег на бок, повернувшись к ней спиной, то обнаружил – к своему удивлению, – что презерватива на нем уже нет.

Все дело в сегодняшнем поколении – в этих молодых людях! – подумал Хуан Диего. Они могут не только достать презерватив из ниоткуда; они могут так же быстро удалить его. Но где он? – подумал Хуан Диего. Когда он повернулся к Дороти, девушка обхватила его сильными руками и прижала к своей груди. Он увидел обертку из фольги на ночном столике – прежде он ее не заметил, но самого презерватива нигде не было видно.

Хуан Диего, который когда-то называл себя «ревнителем деталей» (он имел в виду как романист), задавался вопросом, куда делся использованный презерватив: возможно, спрятан под подушкой Дороти или по небрежности затерялся в хаосе простыней. Возможно, подобное избавление от презерватива тоже было знаком этого поколения.