Джон Ирвинг - Дорога тайн

Ступив на усыпанный перьями асфальт, чтобы поприветствовать молодого американского миссионера, брат Пепе напомнил себе, что даже паломничество может оказаться мартышкиным трудом, если его совершает глупец.

– Эдвард – Эдвард Боншоу, – сказал Пепе схоласту.

– Мне нравится Эдуардо. Это что-то новенькое – почему бы нет! – ответил Эдвард Боншоу, ошарашив брата Пепе тем, что неистово прижал его к себе.

Пепе был очень рад подобным объятьям; ему понравилась неподдельная экспрессивность американца. И Эдвард (или Эдуардо) немедленно начал объяснять свое латинское высказывание. Пепе был удивлен, узнав, что «не уступая ветрам» – шотландское изречение, не имеющее отношения к религии, разве что оно протестантского происхождения, предположил брат Пепе.

Молодой человек со Среднего Запада был определенно позитивной личностью с общительным веселым нравом – с личным обаянием, решил брат Пепе. Но что подумают о нем остальные? – спрашивал себя Пепе. По мнению Пепе, остальные веселостью не отличались. Он подумал об отце Альфонсо и отце Октавио, а особенно о сестре Глории. О, как их шокируют подобные объятья – не говоря уже о попугаях в пальмах на смешной гавайской рубашке! – подумал брат Пепе, хотя его она вполне устраивала.

Затем Эдуардо – как предпочел зваться уроженец Айовы – захотел, чтобы Пепе посмотрел, какому насилию подверглись его сумки, когда он проходил через таможню в Мехико.

– Только гляньте, что за кавардак устроили они с моими вещами! – взволнованно воскликнул американец, открывая перед Пепе свои чемоданы.

Для пылкого нового учителя не имело значения, что прохожим в аэропорту Оахаки были видны его развороченные вещи.

Пепе подумал, что, должно быть, в Мехико проверяющий таможенник не без чувства мести распотрошил сумки пестро одетого миссионера, обнаружив в них такую же нелепую одежду запредельных размеров.

– Такие элегантные – должно быть, новый папский выпуск! – сказал брат Пепе молодому Боншоу, указывая на дополнительную партию гавайских рубашек в маленьком развороченном чемодане.

– В Айова-Сити это модно, – сказал Эдвард Боншоу, возможно в порядке шутки.

– Вроде как пыль в глаза для отца Альфонсо, – предупредил Пепе схоласта.

Это прозвучало неправильно; он, конечно, имел в виду «как бельмо на глазу» – или, возможно, ему следовало сказать: «Эти рубашки будут выглядеть для отца Альфонсо как соринка в глазу». Но Эдвард Боншоу его понял.

– Отец Альфонсо немного консервативен, верно? – спросил молодой американец.

– Это еще мягко выражено, – ответил брат Пепе.

– Мягко сказано, – поправил его Эдуард Боншоу.

– Мой английский немножко ржавый, – признался Пепе.

– Я поберегу вас от моего испанского, – сказал Эдвард.

Пепе было продемонстрировано, как таможенник нашел первый хлыст, потом второй.

– Орудия пыток? – спросил офицер молодого Боншоу – сначала по-испански, потом по-английски.

– Орудие благочестия, – ответил Эдвард (или Эдуардо).

«О, Господь милосердный, – подумал брат Пепе, – у нас появилась бедная душа, которая бичует себя, хотя нам нужен был не флагеллант, а лишь учитель английского!»

Второй чемодан был полон книг.

– Еще орудия пыток, – продолжал таможенник на испанском и английском языках.

– Дополнение к благочестию, – поправил офицера Эдвард Боншоу. (По крайней мере, флагеллант читает книги, подумал Пепе.)

– Сестры в приюте, среди них несколько ваших коллег-учителей, были очень впечатлены вашей фотографией, – сказал брат Пепе схоласту, который изо всех сил пытался упаковать в сумки свой попранный багаж.

– Ага! Но с тех пор я сильно похудел, – сказал молодой миссионер.

– Вроде, надеюсь, вы не заболели, – рискнул сказать Пепе.

– Воздержание и еще раз воздержание. Воздержание – это хорошо, – объяснил Эдвард Боншоу. – Я бросил курить, бросил пить, – думаю, нулевой алкоголь убавил мой аппетит. Я просто не так голоден, как раньше, – сказал фанатик.

– Ага! – сказал брат Пепе. (Теперь он заставил меня сказать это! – удивился сам себе Пепе.) Сам он никогда не употреблял алкоголя – ни капли. «Нулевой алкоголь» ни разу не убавлял аппетит брата Пепе.

– Одежда, плети, материалы для чтения, – подытожил таможенник на испанском и английском языках, глядя на молодого американца.

– Только самое необходимое! – заявил Эдвард Боншоу.

Боже милостивый, пощади его душу! – подумал Пепе, как будто дни, оставшиеся схоласту на этой смертной земле, были уже сочтены.