Пользователь Windows - Put istinnoy lyubvi gl Ann

вспышками, я опускаю свою руку рядом с рукой Пен и немедленно чувствую тепло от

того, что она так близко сидит.

Мой пульс утихает синхронно с затиханием петард и начинает нарастать с новыми

взрывами.

Пользуясь удачно выпавшими секундами темноты между взрывами новых огней,

фонтанов и огненных кругов, я подползаю ближе к соседской девочке.

Наши мизинчики соприкасаются.

Мне не хватает воздуха.

В ушах звенит.

Перед глазами прыгают точки.

Красный, белый и голубой огни издают визжащий звук, когда поднимаются высоко в небо

и меня уже не остановить. Я хватаю ее липкую и теплую руку с покусанными ногтями и

переплетаю пальцы плотно вместе, и даже взгляд Фашиста не может мне помешать.

Глава 8

Пенелопа

– И как давно тебе грустно, Пенелопа? – спрашивает доктор женского пола в длинном

белом халате.

Я снова перемещаюсь на кушетку, сминая белое бумажное полотенце под ногами. Мама

смахивает слезы с глаз, которые так убедительно пытается спрятать, сидя в голубом

пластиковом стуле в углу смотрового кабинета. Запах медицинского спирта жалит мой

нос и висящие на стенах изображения океана в ярких цветах не спасают, я не чувствую

себя лучше или спокойней.

– Ты должна говорить доктору правду, дорогая, – говорит мама, выдавливая улыбку. Она

прижимает свою большую кожаную сумку к груди.

Я стреляю глазами по всей комнате, безуспешно пытаясь найти точку, на которой можно

сконцентрироваться. Стая рыб, подмигивающий осьминог и улыбающийся голубой кит –

все глядят на меня, высмеивая мои тревоги с выражением счастья.

– Хочешь поиграть с моим стетоскопом? – спрашивает доктор Белый Халат пронзительно

высоким голосом. У них с китом похожая улыбка.

– Мне почти четырнадцать, – мои ладони дрожат и грудь как будто полна жидкости.

Красно-лакированные губы вытягиваются в одну линию.

– Вы абсолютно правы, извините меня.

Я привыкла порой коротать время взаперти таких вот комнат, с тех пор как мне

исполнилось пять. Каждый новый доктор, к которому меня водили, задает точно такие же

вопросы, что и предыдущий. На них надеты одинаковые строгие халаты, они говорят с

идентичными заботливыми нотками в голосе и каждый обещает излечить меня от

нарастающей тревоги внутри.

Все они светят чем-то мне в глаза.

– Так. Смотрите прямо, – говорит доктор Стетоскоп, наведя свой фонарик на стекла очков.

От нее тоже пахнет медицинским спиртом. – Было бы немного проще, если бы вы сняли

свои солнцезащитные очки.

Мое сердце уже проверяли бесчисленное количество педиатров.

– Нервничаете? – она приподнимает мое запястье и прощупывает пульс рукой, на случай,

что она не правильно послушала.

И, конечно же, в который раз, я становлюсь подушечкой для иголок.

– Нам нужно сделать несколько анализов крови, Пенелопа. Совершенно не нужно

беспокоиться, как комарик укусит.

Мама туго держит мои руки, пока я кричу. Мне совсем не больно, но надо же слегка

разработать легкие.

Каждый раз для теста Роршаха, мне показывают разные черные кляксы, но я даю всегда

одинаковые ответы.

– А что вы видите здесь? – спрашивает доктор Белый Халат.

Она тяжело дышит своим маленьким носом, и ее короткая стрижка по уши, становится

уродливее, чем дольше меня заставляют рассматривать кляксы.

Черная клякса на белой карточке выглядит почти как волосатая грудь моего отца, когда

она мокрая, или как два человека, держащиеся за руки.

– Убийцу, – нечестно отвечаю я.

Мама шлепает ладонью себе по лбу.

Доктор Грибная Прическа опускает карточку и с раздражением переспрашивает:

– Что?

Пожимая плечами, я толкаю свои ноги дальше и еще больше сминаю бумажное полотенце

под собой.

– Убийца.

– Вы видите... убийцу?

– Пенелопа, пожалуйста, только не начинай снова. Доктор Лаура здесь, чтобы помочь

тебе, крошка, – мама, сидящая в уголке между дверью и машиной, измеряющей давление,

умоляюще смотрит на меня круглыми глазами.

Точно такое же выражение лица появляется у нее каждый раз, когда меня тащат в кабинет

с поддельным океаном на стене, чтобы изучать, тыкать и заваливать вопросами. Они

разбрасываются такими словами, как: тревога, депрессия и беспомощность. Мое питание,

сон и социальные привычки подвергаются вопросам, анализу и инспектированию.