Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

необъятного будущего, за которое стоило бы цепляться. Было бы логично, взвесив

все «за» и «против», закончить свою жизнь быстро и безболезненно, вместо того

чтобы подвергать себя риску медленной и мучительной смерти. Однако ни на

солнце, ни на смерть нельзя посмотреть в упор, поэтому я не знаю, что буду

чувствовать, если, состарившись, начну зависеть от окружающих. Какое решение я

приму, если начну терять зрение или у меня отнимутся руки?

Медицина как наука добилась очень многого – но она же поставила нас перед

дилеммой, с которой нашим предкам не приходилось сталкиваться. Большинство

наших современников доживают до весьма преклонных лет, когда рак и деменция

становятся все более вероятными. Сегодня их диагностируют рано – пока мы еще

пребываем в относительно трезвом рассудке и добром здравии. И мы можем

предвидеть, что с нами произойдет в будущем, пусть и не знаем наверняка, когда

именно. Проблема в том, что в ходе эволюции в нас развился страх смерти. В

отдаленном прошлом наши предки – возможно, простейшие формы жизни с

неким подобием мозга – не доживали до старости, и несколько дополнительных

лет здоровой жизни играли важнейшую роль для выживания вида.

Жизнь по своей природе не спешит подходить к концу. Мы словно

запрограммированы надеяться, всегда верить, что у нас есть будущее. Одно из

самых убедительных объяснений появления мозга в процессе эволюции состоит в

том, что мозг позволяет двигаться. Чтобы двигаться, мы должны предугадывать,

что лежит перед нами. Мозг – это, если можно так выразиться, устройство,

которое предсказывает будущее. Он создает модель внешнего мира и нашего

собственного тела, что и дает нам возможность перемещаться в окружающем

пространстве. Все наше восприятие построено на домыслах мозга. Когда мы что-

то видим, слышим, осязаем, чувствуем вкус или запах, головной мозг – по

крайней мере так считается – использует получаемую глазами, ушами, кожей,

ртом и носом информацию только для того, чтобы сравнить ее с моделью

внешнего мира, которую он создал в годы нашей молодости. Если на лестнице, по

которой мы спускаемся, на одну ступеньку больше или меньше, чем обычно, мы

тут же теряем равновесие. Асцидии, о которых так любят рассказывать в научно-

популярных лекциях по нейробиологии, в личиночной стадии подвижны и

обладают примитивной нервной системой (нервной трубкой), позволяющей им

перемещаться по океану – во всяком случае, по очень небольшой его части.

Достигнув взрослой стадии, асцидии прикрепляются к камню и питаются

пассивно, полностью полагаясь на содержимое проходящей через них морской

воды. Их нервная система рассасывается – потребность в ней исчезает, потому что

существо перестает двигаться. Кейт, моя жена, сочинила об этом стихотворение:

Асцидией хотела бы я стать,

Чтоб, если жизнь напрягла,

На камне тело свое распластать,

От мозга избавившись навсегда.

Медленный и неуклонный переход к растительному состоянию при деменции

остановить невозможно, хотя иногда и получается замедлить. Некоторые виды

рака в пожилом возрасте лечатся, и большинство удается контролировать, но

лишь немногим пациентам удается прожить достаточно долгое время, чтобы

потом умереть по какой-либо другой причине. А когда ты стар, долгое время

становится не таким уж и долгим.

Вот и приходится выбирать между вероятностями, а не стопроцентными фактами,

и в этом заключается сложность. С какой вероятностью и сколько

дополнительных лет жизни мы выгадаем, если согласимся терпеть боль и прочие

неприятности, связанные с лечением? И каким будет качество этой жизни? И

какова вероятность того, что лечение не вызовет серьезных побочных эффектов,

перевешивающих любую потенциальную пользу от него? В молодости решение

принять обычно просто. Но как быть старикам, чья жизнь близится к закату?

Теоретически мы способны сделать осознанный выбор, но из-за природного

оптимизма, любви к жизни и страха смерти это становится крайне сложной

задачей. Мы искренне надеемся, что попадем в число счастливчиков – станем

теми, кому удалось победить болезнь и прожить после нее много лет, а не

пополним печальную статистику. И тем не менее, по современным оценкам,

семьдесят пять процентов всех медицинских расходов в жизни человека

приходится на ее последние шесть месяцев. Такова цена надежды – надежды,