Ахто Леви - Улыбка Фортуны

— Нет!

— Что «нет»?

— Я не жду, — ответила она уже погромче. И добавила: — Я встретила человека... У нас с тобой все равно ничего бы не вышло. Ты же взрослый и сам все понимаешь. Родители против...

«Что она такое говорит?!»

Заикаясь, попросил ее сказать, что это неправда, что она это выдумала. Но она сказала:

— Правда. Не переживай.

Затем раздались гудки.

Он побежал вниз, вышел из корпуса, прошел мимо зазевавшегося сторожа через ворота на улицу. Со всех сторон на него кричали шоферы под отчаянный скрип тормозов, он на кого-то все время натыкался, кому- то сказал «извините», от кого-то услышал: «Болван! Куда прешь!» — но ничего не понимал.

Он вернулся в больницу, пошел к главному врачу и потребовал чтобы его немедленно выписали. Но выписали его только через три дня, после того как стало очевидно, что терпеть его в больнице больше нельзя. За эти три дня он заметно успокоился. Так что, выйдя, не отправился в ресторан «Дружба» и не запил, чтобы забыться.

Он бродил по городу, играл с бродячими собаками, встретив бесцельно шатающегося пьянчугу, единственного, способного его терпеливо и участливо выслушать, рассказал ему свою историю.

— Да... — посочувствовал пьянчуга, — от баб держись подальше.

«Вот, — думал Серый — Дожил. Ты волен менять образ жизни, профессию, местожительство. Ты волен жить, как тебе хочется, и никто тебя за это не преследует; никто этого не запретит, потому что ты никому не мешаешь. Ты свободен, но от тебя ушла женщина, и свобода теперь не нужна. Человек всегда раб — своей машины, квартиры или собственных привязанностей, настроений. Цена жизни... Когда теряешь любимого человека, мир для тебя становится пустым, ты словно брошенный матерью, ты — один, один в пустыне, ибо ничто не заменит тех глаз, в которых одних заключены вся правда и преданность... Человек может быть сильным физически и духовно, но если он один — зачем ему сила! Так, кажется, говорил Тростовский...

Жизнь — бег. Я бегу, где медленно, где быстрее, где безрассудно тратя силы, где экономя, держась в кильватере тех, кто сильнее меня, защищают меня своей спиной, бегу, расчищая и сам дороги идущим вслед, тем, кто слабее меня, бегу, стараясь не отрываться от людей, чувствовать их всегда рядом, чтоб не забылось, что я — человек... Но если от меня ушла та, кому я был готов расчищать дорогу, значит, ей на меня не захотелось опереться. Но, может, кому-нибудь другому я могу дать то, от чего отказалась она? Чтобы жить, ты непременно должен быть кому-то нужен. Но кому?..

И он вспомнил хриплый голос Мани, ее слова: «А если бы взял кто... эх, не так бы я жила... Такой была бы женой, и не снилась бы фраеру такая лафа...»

«Вот кто слабее меня, — подумал Серый, — женщина, которой нужно очень немного, чтобы оставить недостойную жизнь. Ей нужно лишь одно — чтобы кто-нибудь посильнее уважал ее как человека. Считался бы с ней, как с другом. Зато, должно быть, она, узнавшая беду, сумеет оценить товарищество. Быть может, для нее он станет необходим, его рука окажется достаточно сильной поддержкой — не так, как для Киры?»

Ему захотелось разыскать Маньку. Он решил ей все рассказать, решил попытаться стать ей другом, научить ее ценить преданность. Наверное, именно с этого надо было начинать еще тогда, давно. А он ее ноги рассматривал... Он считал себя лучше ее и чище. Но разве только он так считал?..

Как часто друзья теряют друг друга оттого, что один не сумел признать мир другого. Здесь виновато все — самолюбие, преувеличенное представление о себе, а самое главное — люди почему-то забывают, что если ты — мир, то человек рядом с тобой — тоже целый мир, и каждый из нас необходим в действительно большом мире, все мы вместе и делаем его разнообразным. А чрезмерное уважение к собственной особе заставляет — и нередко — считать пустяками самое важное в жизни друга. Чтобы это понять, надо быть «безразмерным»: будучи большим, нужно быть настолько большим, чтобы вместить в себя маленький мир женщины, понять его и радоваться ему. Маленькие часто бывают большими там, где большие — маленькими... V

Конура Мани на чердаке была пуста. Во дворе Серого встретила хозяйка и сообщила, что Маня здесь больше не живет, ушла со всеми своими монатками, одни патлы оставила.

— Какие патлы? — спросил Серый.

— Не знаю, как это у них называются, в мое время такого не было. Это теперь молодежь завела... уж своих волос им мало.

«Неужели шиньон?» — догадался Серый, не поверив, однако.

— Это такая рыжая штука из волос? — спросил он.