Даша - Mett Kheyg Vlyubitsya v zhizn

погрузился в такой же темный и вязкий сон, как и земля вокруг. Проснулся я от того,

что услышал всеобщий гогот. Стоял такой сумасшедший смех, как будто только что

произошла самая забавная вещь на земле. Оказывается, я говорил во сне. Нет ничего

смешнее для 13-летнего парня, чем стать свидетелем неловкой ситуации, в которую

попал другой 13-летний парень.

Как выяснилось, я сказал что-то несвязное о коровах и Ньюарке. Ньюарк – это мой

родной город, поэтому не было ничего удивительного в том, что я вспомнил о нем.

Но вот то, что мне приснились коровы, было странно. В Пик Дистрикт коров не

было. Мне рассказали, что я повторял снова и снова: «Келхэм находится в

Ньюарке». (Келхэм – это небольшая деревня за пределами Ньюарка, где расположен

городской совет. Мой отец работал там архитектором в отделе городского

планирования.) Уставший и напуганный, я всеми силами пытался отшутиться. По

своей атмосфере поездка ничем не отличалась от школы. Школу я терпеть не мог с

11-ти лет, когда мне приходилось учиться в деревенской школе, в которой было всего

28 учеников. Теперь я учился в католической средней школе, и мне там не

нравилось. Большую часть первого года обучения я провел, симулируя боли в

животе, в которые редко кто-то верил.

Затем я снова уснул, а когда проснулся, то весь трясся. Оказалось, что я стоял, всем

телом чувствуя холодный воздух. Из моей руки струйкой текла кровь. Ладонь была

вся красная и мокрая от крови. Из нее торчал кусок стекла. Окно рядом с моей

койкой было разбито. Я испугался.

Остальные мальчики тоже не спали, но теперь никто не смеялся. Позвали учителя.

Руку пришлось перевязать.

Как выяснилось, во сне я встал с кровати и снова начал кричать что-то комичное о

коровах. («Коровы идут! Коровы идут!») После этого я помочился рядом с чьей-то

кроватью, затем разбил окно. Один из мальчиков потряс меня за руку, и я проснулся.

Это был не первый раз, когда я ходил во сне. Однажды я зашел в комнату сестры и

начал брать книги с ее полки, думая, что нахожусь в библиотеке. Однако

посторонним о моем лунатизме до этого момента не было известно. Мне дали новое

прозвище: Психо.

В 13 лет одноклассники дали прозвище: Психо.

Я чувствовал себя уродом, однако все могло бы быть еще хуже. Во-первых, у меня

были любящие родители, несколько хороших друзей и сестра, с которой я мог

болтать часами. Во-вторых, моя жизнь была вполне комфортной и обыкновенной,

хотя иногда меня охватывало сильное одиночество. Мне было одиноко, но это была

вариация характерного для подростков чувства типа «никто меня не понимает».

Конечно, я и сам себя не понимал.

Кроме того, я постоянно из-за чего-то переживал: из-за ядерной войны,

предстоящей поездки на пароме – и всегда волновался. Единственное, что меня не

28

волновало, а должно было, – это собственно тревожность. Должно было пройти 11

лет, прежде чем я обратил на нее внимание.

Дни, как «Дженга»

Спустя 11 лет после инцидента с разбитым окном, во время «месяцев срыва», как я

позже стал их называть, у меня было достаточно свободного времени, чтобы

взглянуть своим страхам прямо в глаза.

Утром мои родители просыпались и уходили на работу, в то время как мы с Андреа

проводили долгие дни дома. При этом у меня возникает странное чувство, когда я

пишу об этом периоде, о котором на самом деле рассказывать особого нечего. Хотя

стороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что это самая не наполненная

событиями фаза моей жизни.

Я разговаривал с Андреа либо в своей детской спальне, либо внизу на кухне. Иногда

днем мы решались на короткую прогулку и шли либо до ближайшего магазина всего

в 200–300 метрах от дома, либо (когда я был посмелее) гуляли вдоль реки Трент,

которая находилась чуть дальше от дома, на другом конце центра города. Чтобы

дойти до реки, мне нужно было пройти по улицам, которые с детства так хорошо

были мне известны. (Как они могли оставаться все такими же, когда я так

изменился?) Иногда мы покупали газету, консервированный суп и немного хлеба, а

затем возвращались домой, недолго читали газету и разогревали суп. Позже мы

помогали маме готовить ужин. Вот в принципе и все. Мы говорили, сидели, гуляли.

Самая примитивная жизнь, которую вообще могут вести два 24-летних человека.

Однако те дни были самыми напряженными в моей жизни, потому что их