Владимир Маканин - Портрет и вокруг

И мы слушали.

Он смотрел в окно — вполоборота. И я тоже в те минуты смотрел в окно. А магнитофон работал. Лента шуршала и сухо потрескивала, шла сценка Коли Оконникова и Старохатова.

С нее когда-то началось.

Коля Оконников . Я вам очень благодарен, Павел Леонидович.

Старохатов . Ну-ну, Коля, пустяки.

Коля . Не пустяки, Павел Леонидович. Я прекрасно понимаю, что это не пустяки, — не отказывайтесь, Павел Леонидович.

Старохатов (спокойно и холодно, ловя на слове). А я не отказываюсь, Коля. Мы будем соавторами.

Коля (он онемел; и тут же — поспешно, машинально). Ну конечно. Ну ясно. Само собой…

Сцена была впечатляющая, что и говорить. Но шла в моем пересказе. Моим голосом.

А далее пошли документы. Первым документальным куском шел разговор с Лысым пьянчужкой Сценаристом. За столиком. С пивом.

«Он меня спас. Он улучшил сцены. Он перелопатил весь мой Сценарий».

«Помог, да?» (Мой вопрос.)

«Это великий человек — великий, великий!»

«Пей пиво».

«Он помог, как помогает отец. Как помогает брат. Бескорыстно. Искренне. Никто и никогда не помогал мне, как помог Старохатов».

«Он не взял с тебя ни копейки — ты уверен? Тебе пиво случайно не отшибло мозги?» (Мое уточнение.)

«О чем ты говоришь!»

Переход к документальному тексту не мог не сработать. И он сработал: Старохатов тихонечко присвистнул — дескать, ого!

Потом поинтересовался:

— Кто это? — Он ждал ответа и пытался припомнить сам (а пьянчужка Сценарист все говорил, говорил, говорил — и все захлебывался в самом сильном и единственном за всю свою жизнь восторге).

Я назвал фамилию.

— Верно. Был такой… Вспомнил, — кивнул Старохатов. И я увидел по его лицу, что это так и есть. Вспомнил.

Дело пошло проще, мы оба расслабились. Прослушивание как прослушивание. Старохатов поудобнее расположился на стуле. Я менял кассету. Или, скажем, на большой скорости прокручивал куски, которые были не столь интересны, — я то убыстрял, то замедлял ход «передачи» и посильно старался обнаружить в себе способности режиссера. И затея удалась именно потому, что Старохатов тут же ее поддержал. И даже поощрил. Уяснив смысл и уловив связь одного куска ленты с другим, он тут же делал жест рукой: поехали дальше. Или даже говорил:

— Тут все ясно.

— Можно пропустить?

— Да.

И я делал перемотку. Прокручивал и прогонял без звука на повышенных оборотах.

— А здесь послушаем до конца, — говорил Старохатов.

В нем проснулся интерес — интерес драматурга.

Как раз потянулась долгая сцена с Тихим Инженером. Печальный рассказ о том, как у человека умерла жена. И как он остался один в пустой, пропыленной комнате.

«Я ведь и думать не думал, что Старохатов поможет мне сделать из сырого моего материала — сценарий».

«И он помог?» (Мой голос.)

«Павла Леонидовича, видимо, тронуло описание похорон моей жены. И мое одиночество тронуло. И моя комната».

«Понимаю».

«Здесь много пыли — пересядьте к столу. Я заварю чай».

«Спасибо». (Я сел.)

«Это ее фотография. (На стене.) До болезни…»

Сцену конечно же можно было укоротить, но я видел, что Старохатова проняло. Отличная была сцена. Она и стояла особнячком, как стоит озеро, на которое вдруг натыкаешься среди перелесков среднерусской равнины, — оно есть, хотя его нет на карте. Озерцо. Я видел, что Старохатов слушает с удовольствием и торопить события не хочет. Я тоже как бы замер. Мы оба слушали.

Волнение мое кончилось: стало ясно, что так или иначе, но Старохатов дослушает все. До конца. Не встанет. Не уйдет посреди фразы или в паузу перемотки.

Запись с Тихим Инженером делалась в комнате и была удивительно очищенной — ни шума, ни звука, — Старохатов и я смогли даже переговорить, не взбаламутив тишину и неподвижную меланхолию тех минут.

— Давно этим занят? — спросил Старохатов.

— Давно.

— И труда много вложено?

— Старался.

Он повторил:

— Пусть до конца идет сцена.

Я кивнул: пусть. А запись все так же мерно и ровно и меланхолично рассказывала свое — инженер говорил: «Она умерла быстро. В течение недели. Ровно семь дней болела» — и замолчал, а я (там, в записи) больше не спрашивал и разглядывал на потолке паутинки.

Хлопнула дверь — это была Аня. С Машенькой и с коляской.

— Она не знает. Она не в курсе дела, — быстро и предусмотрительно сообщил ему я.

Старохатов кивнул.

Аня заглянула:

— Здравствуйте.

Она была очень сдержанна — конечно же решила, что мы работаем. Решила, что Павел Леонидович оценивает сейчас мой долгий труд. В сущности, так оно и было.