Свен Хассель: Блицфриз

— По машинам! — командует русский офицер. Экипажи ловко забираются в танки.

— Заводи моторы!

С воем начинают работать дизельные двигатели. Вскоре они уже негромко мурлычут в предвкушении движения. Лишь один из них продолжает неистово рычать.

К командиру переднего танка подходит рослая, крепкая женщина в зеленой форме с капитанскими погонами и гневно кричит на него.

Механик-водитель тут же ослабляет нажим на педаль акселератора.

— Приготовиться! — приказывает Старик.

Все пять панцерфаустов нацелены.

— Приди, приди, приди, о смерть, — напевает под нос Легионер.

— Давай, давай, — подгоняет командир переднего танка солдат, медлительно собирающих посуду. Солдатам всегда нелегко покидать лагерь. В хорошем лагере забываешь о войне.

— Где Олег? — вдруг выкрикивает девушка-сержант и испуганно озирается.

— Да, где Олег? — повторяет командир третьего танка.

— Пора, — говорит Порта.

— Огонь! — командует Старик, резко взмахнув рукой.

Командиры танков в башнях поворачиваются к нам, словно по команде.

Гранатометы грохочут одновременно. Пять комет с огненными хвостами устремляются к цели. По лесу раскатывается оглушительный взрыв. Все пять гранат попали в цель. На расстоянии в тридцать метров панцерфаусты эффективны против любого типа танков. Между деревьями разлетаются раскаленные стальные осколки. Людей в башнях высоко подбрасывает. Они замирают на миг, словно их поддерживает пламя взрыва. Потом тела разлетаются в стороны.

Целая башня с длинным орудийным стволом летит, вертясь, над деревьями. Горящая солярка расплескивается на много метров.

Девушка-сержант мечется в море огня. Варивший кофе молодой солдат бежит без головы между деревьями. Раньше мы поражались тому, какое расстояние может пробежать обезглавленный человек. Теперь — уже нет. Побыв какое-то время на войне, ты не удивляешься ничему. Недавно мы видели бегущего без ног человека. Его крики действовали на нервы. Это был немецкий обер-лейтенант, старый резервист. Забавно было видеть, как он бежит без ног. Потом мы обсуждали этот феномен. Малыш решил, что человек похож на вошь, способную ползать с оторванными ножками.

Хайде, этот несносный всезнайка, прочел нам длинную лекцию о нервной системе, которая становится особенно крепкой под воздействием здоровой национал-социалистической диеты. Никакой советский унтерменш[14], тем более еврей, не сможет бежать без ног, как этот немецкий обер-лейтенант. Теперь мы все надеемся увидеть русского, который способен бежать без ног так же быстро, как немец. После этого Юлиус заткнется. Бегущий без головы русский его нисколько не трогает. На это способна и курица!

Мы бежим вперед между горящими подсолнухами, стреляя во все, что движется. Маленькая белая собачка носится с безумным лаем. Барселона хватает ее. Она яростно вырывается и откусывает ему кончик носа. Барселона, вскрикнув от боли, швыряет ее в лужу солярки, где она горит, как факел.

Порта находит, что теперь Барселона стал гораздо красивее. Хайде прикладывает откушенный кусок на место. Конечно же, у него есть хирургические зажимы. Приказ иметь их при себе вышел еще в тридцать девятом году. Юлиус носит их с тех пор в блестящей металлической коробочке, лежащей в шинельном кармане для индивидуального пакета. Через десять минут после того, как мы вернемся в полк, он наверняка пополнит их запас, и наверняка в индивидуальном пакете у него ровно шесть метров марлевого бинта. Ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.

Женщину-капитана мы хватаем живой. Она бросается на Штеге голодной волчицей. Порта подставляет ей ногу, и она катится кубарем. Потом бросается на Малыша с остроконечным, как иголка, кавказским кинжалом, но он бьет ее пинком по колену, потом рукояткой нагана по затылку. Однако женщина-капитан живуча. Она тут же приходит в себя и бросается к Старику. Сразу же стучат шесть автоматов.

Женщина с воплем падает. Изо рта ее хлещет кровь. Умирает она долго. Приблизиться к ней мы опасаемся — у нее в рукаве может быть пистолет на резинке. Нагнешься над ней, чтобы утереть кровь с губ, дать глоток водки, а она вскинет руку и всадит в тебя пулю. Такое мы видели не раз. Восточный фронт не похож на все остальные. Здесь продолжают убивать даже в смерти.

Малыш задумчиво откусывает кусок бараньей колбасы и запивает ее сливовицей. Порта впивается зубами в козий сыр, который нашел в этом лагере. Я жую кусок русского армейского хлеба, макая его время от времени в большую банку сардин в масле. Старик ест огурец. Мы не бесчувственные животные, мы просто голодны, поэтому набрасываемся на оставшиеся припасы русских танкистов. Не помню, когда видел последний раз сардины в масле. Я люблю их — а русский армейский хлеб самый лучший на свете. Женщина-капитан корчится в агонии.