Феликс Максимов: Тодор из табора Борко

- Раз не видали, чего ж боитесь?

- От, баранья твоя голова, да не так баранья, а совсем вареная! Кто ж виданного боится? - осерчала мельничиха, - Страх-то самый настоящий, коль невиданный.

- А не слыхала ли ты, матушка, есть ли у Княжича огонь?

- Все есть у Княжича! Все! И огонь, и вода и медные трубы! - тут в сердцах баба захлопнула ставни.

Тодор только широкими плечами пожал, рассмеялся и пошел напрямик к озеру, да к барскому дому.

В кармане Крыса забарахтался, заголосил:

- Жизнь не дорога? Тоже мне, цыган называется, зубы глупой бабе не заговорил, пирога с капустой не спер, а теперь в самое осиное гнездо нагишом лезет!

Тодор Яга не слушал, калину-малину в барском саду раздвигал.

Ворота гербовые вкривь и вкось повисли. Миновал Тодор парадный двор. Розы дикие каменных баб оплели, по зимнему делу осыпались лепестками в пруды высохшие. В стойлах валялись конские остовы. На кухне печные устья забились золой, котлы салом заросли. Дом барский вблизи весь облупленный, страшный. Окна изнутри тюфяками заткнуты, в сундуках истлели аксамиты-бархаты, кружево да прядево, на стенах хари малеванные в рамах золоченых - на какую персону ни взглянь - плюнуть тянет. Что ни личико, так Боже мой.

Псы на паласе красном нагадили плюхами. Осторожно поднялся Тодор по лестницам мраморовым. В узорную залу заглянул - там за столом дубовым тесно сидели бражники да безобразники, лакали барское вино из жбанов да шкаликов, пели матерно не в лад, фальшивые деньги швыряли под скамьи, как вшей.

Коноводили кодлом холуи холуевские: вор Барма - Кутерьма в оловянном колпаке, вор Мандрыка - Залупок, гадючий Вылупок, вор Вано-Гулевано, с Того свету Выходец, а с ними Катька-Катерина, всем троим перина.

- Э! - сказал вор Барма - иди к нам, цыганок, вино пить будем! - Э! - сказал вор Мандрыка - иди к нам, цыганок, карты мять будем! - Э! - сказал вор Вано-Гулевано, - иди к нам, цыганок, морду бить будем!

А Катька на столе плясала фертом, подолы задирала, оголялась до пупа, туфлей била в потолок и визжала, как подсвинок.

Ни свечи, ни лучинки в зале, очаг холодный - души пропитые сами собой горели гнилым пламенем с водки дармовой.

- Всей честной компании бью челом - ответил Тодор - кто из вас Проклятый Княжич?

Захохотали бражники:

- Да мы его век не видали! Да не видя, пропили! Может помер уже нашими молитвами!

Тодор дверью от души грохнул - аж косяк скосоворотился.

- Здесь огня с огнем не сыщешь. Пошли дальше, Яг.

- Мало тебе? Не солоно? - спросил крыса, за подкладкой когтем завозился - Не буди, Тодор, лиха, пока оно тихо!

В дальних покоях отыскал рыжий Тодор из табора Борко Проклятого княжича.

Затхло в покоях, окна заколочены, ковры угаром табачным прокоптились, старье наследное до потолка громоздилось.

Сидел Княжич в парчовом кресле, смолил самокрутную папиросу, хворым кашлем на разрыв исходил. Сам молоденький, ледащой, соплей перешибешь, суртучишко в талью, ножки комариные, рот кривой, бровь дергается, под глазами - синь синева, смотреть не на что.

Как увидел Тодора в дверях, встрепенулся, пистоль ржавый наставил:

- Отвечай, кто такой есть, убью на месте!

А пистоль в ручонке так и пляшет со страху.

- Не убивай, твоя светлость, дай просьбу сказать. - сказал рыжий - Я - Тодор - лаутар, мне серебра-золота не надобно. Поделись огнем и пойду с Богом.

Княжич глаза выпучил, пистоль выронил:

- Цыган? Знаю… В ресторации вашего брата видал. Хорошо, поете, собаки, душу вынимаете. Огня тебе? Я от последней сотни прикуривал давеча, надо бы посмотреть.

Похватался по карманам Княжич, наскреб коробок, а в нем - одна спичка шведская, серная головка последком лежала. Уж протянул коробок Тодору, но отдернул руку.

- Вот как. И тебе даром надо. Много вас тут таких ходит. Поможешь мне в беде - отдам тебе огонь, а нет - вон пошел.

- Что же за беда у тебя, Княжич? - спросил Тодор и напротив присел - выслушать. Крыса ему на плечо вылез - любопытствовать.

Как увидел крысу Княжич - ноги в кресло вздернул, в крик ударился, глаза закатил, папироской поперхнулся:

- Убери-ка эту дрянь! Укусит!

- Вот еще нежности, - обиделся крыса, свернулся нос в хвост кукишем, - Дела нет, как твои мослы глодать. Лучше я сам тебе, Тодор, его беду растолкую, с этого задрыги толку чуть, а визгу много. Дело такое: видишь, в уголке монетка подпрыгивает сама собой, тонким звоном. Сколь ни смотри - она не остановится, да в руки ее не бери. Эту монету сам черт в аду отчеканил - она всем деньгам мать - с нее все продажно стало и деньги по миру развелись. Неразменная она, неизводная, неистратная. Нищему подать нельзя, украсть нельзя - уговор такой, только в торговый оборот пустить можно. Тогда Княжич освободится и на Божий свет выйдет, когда последнюю монетку эту истратит. Все его бабки-дедки бились - не истратили, только закрома набили, и ему не истратить.