Феликс Максимов: Тодор из табора Борко

Долго ль коротко скитался Тодор-всадник, знают поползни да коростели, барсуки да лисы, лоси да дикие гуси. Подоспела осень, оземь били паданцы в садах, огни пастушьи на склонах мерцали, звезда-виноградница с востока на полсвета засияла перед рассветом. По селам свадьбы играли, на тройках с колокольцами ездили, широкие столы ставили вдоль улиц, пиво мировое варили, холсты у церкви стелили молодым под башмачки.

Проселком ехал Тодор на коне крестовом тряской рысью, голову опустив. Дожди косые с севера странника полосовали сверху да с исподу, крымские тополя клонились над глинистыми колеями. Поискал Тодор, где бы укрыться от ненастья. И увидел посреди горохового поля - крестьянский сарай - крыша соломенная, стены сквозные. Спешился Тодор, коня в поводу повел под навес. Встал под стенкой - и смотрел бессловно, как полотна дождевые вольно метлами ходили по межам недавно сжатым. Кудри развились от влаги, потемнели, тяжелея. Битком набиты были закрома зерном и орехами - год выдался щедрый, урожайный, всех плодов земных избыток, как перед войною. Сам крестьянин вышел вскоре. Борода совком, вся рубаха в петухах, брюхо поперек ремня свисало. Глянул он на Тодора волчищем, только губу выпятил. В ручищах тот хозин держал в клетку, заглянул в нее, заблеял:

- А, попался, чертов крестник! Тут тебе и конец выйдет.

Тодор присмотрелся - ловушка решетчатая, клетка с замочком, а замочек с секретом.

Много таких у порога сарая было расставлено от крысиной потравы. Все пустые - а в ту крысоловку, что мужик держал, попалась большая крыса, черная, как зрачок и полночь, но с белым пятном на груди.

Теперь раздумывал мужик брюхатый - то ли в поганом ведре утопить добычу, то ли сапогами затоптать насмерть, то ли тесаком надвое перерубить по хребту и куски под дверь подбросить, чтоб другим пасюкам неповадно было урожай портить.

Рыжий Тодор подошел поближе, посмотрел на крысу в ловушке и сказал.

- Здравствуй. Меня зовут Тодор. Я - кауло ратти - черная кровь, прирожденный -цыган. А ты кто?

- Здравствуй и ты. - ответил крыса - меня зовут Яг. И кровь у меня красная. Я - крыса. Освободи меня.

- Зачем?

- А тебе бы понравилось сидеть в крысоловке?

- Я бы не дал себя поймать. Ты воровал крестьянское зерно?

- Тут его хватит на всех - сказал крыса - полюбуйся на хозяина, жену он свел в могилу побоями да попреками, детей пустил по миру, брюхо отрастил и рад теперь зерно сгноить или приберечь до голодного года, чтобы продать втридорога. А я хотел есть. Много во мне зерна поместится, по-твоему?

- Нечего болтать, крыса! - вспылил крестьянин и затопал ногами на Тодора - А ты иди, куда шел, прохожий, не мешай мне казнить вора!

И потянул из-за пояса тесак.

Яг усмехнулся и молвил:

- Запомни, Тодор, напоследок: есть три вещи, которые нельзя продавать за деньги и запирать на замок.

- Что за вещи?

- Икона, хлеб и огонь - сказал крыса.

- Что ты знаешь об огне? - спросил Тодор.

- Все, - спокойно ответил Яг и обратился к крестьянину, умываясь в крысоловке - А теперь руби меня напополам, мироедина. Крысой больше, крысой меньше… Будешь хвастаться - велика доблесть: с пасюком справился.

Крестьянин занес тесак.

Рыжий Тодор перехватил его запястье.

- Не торопись, хозяин. Продай мне крысу.

- А сколько дашь, прохожий?

Тодор похлопал по карманам - отозвалось пусто.

Крестьянин снова занес тесак.

- Постой! Возьми за крысу моего крестового коня, - сказал Тодор.

Поцеловал пегого жеребца в широкий лоб со звездою, передал поводья крестьянину из горсти в горсть, забрал крысоловку и сорвал замок долой.

Крыса встряхнулся, встал столбиком, и по штанине да по рукаву зеленого пальто на плечо Тодору вскарабкался.

- Вот и славно - сказал Яг, устраиваясь, - теперь я пойду с тобой. Держи меня на плече, будем разговоры разговаривать, песни петь, вдвоем веселей.

Так и пошел под проливным дождем Тодор с черной крысой на плече по тележным колеям пешедралом.

Крестьянин смотрел ему вслед, коня пегого поглаживал, и по лбу сам себя стучал -не каждый день такое счастье куркулю выпадает - на конской мене цыгана вокруг пальца обвести. Разве ж знал он, что рыжий Тодор ни врать, ни воровать, ни лихву брать отродясь не умеет.

Верста за верстой, день за днем тянулись. Рябина-бузина, ракита-чертополох, стога сенные, иконницы на перекрестках, мельницы вдали на холмах, кресты церковные, кровли деревень да дворов постоялых, дымом тянет из низин обжитых. Будки полосатые на заставах, небо серое моросит в пустоту.