Никола Седнев - В окрестностях Милены

Зоя Ивановна, завершив видимость влажной уборки, помахивала перстом указующим в воздухе, изображая нажатие, при этом полувопросительно-полуутвердительно двигала бровями и кивками головы направляла мой взгляд в сторону выключателя.

Я издал положительное «угу», и она, уходя, погасила электричество. Балкон послушно погрузился в темноту, и от этого усилилось ощущение моего родства со зрителем на галерке, так как внизу все было залито светом.

— Это — бриллиант. Вы пришли. И нужно, чтобы мы не заметили, как вы его стащите, сопрете, слимоните, стырите.

— Похитите, одним словом, — ввернул культурный Трухнин.

— Я должна... как бы выйти? Потом зайти? — нарисовав на своем лице и очень правдоподобно раздумья и некоторую растерянность, спросила Милена уже своим голосом.

Создавалось полное впечатление, что Милена с трудом, не сразу осознает задание и очень этим заданием озадачена. Если не знать, что мы с ней много раз репетировали в разных вариантах этот любимый этюд Доры Филатовой...

— Как хотите. Да, пожалуйста.

— Пустили вам карася за пазуху?! — с ликующей улыбкой идиота и завываниями плохого провинциального трагика громогласно продекламировал Трухнин, потирая ладони с притворным злорадством. Поскольку никто не засмеялся, он, видимо, раскумекав, что задуманной шутки — легкой, остроумной, да вообще никакой — не получилось, срочно перешел к тихой сердечности — добавил, как бы пригорюнившись, что вышло у него еще глупее: — Я в смысле— заданьице-то тру-удное, матушка... У-у-у!..

Милена направилась было к дверям, но вдруг нога ее подвернулась, и она упала, пронзительно ойкнув. Упала хорошо, классно ляпнулась, чуть ли не с полметра еще и проехав по паркету. Попыталась встать со словами: «Извините, я пойду...», но вновь вскрикнула и осталась сидеть на полу, закусив губу и схватившись за щиколотку. '

Все, кроме Доры, бросились к Милене. Помогли добраться до диванчика. Застрявший в своей безотрадности пенсионер на ходу продолжал покачивать головой, как китайский болванчик. Дора охраняла коробок. Видела она и не такое...

— Здесь не болит? А здесь? Нет? Вы уверены? А здесь?.. — сердобольно вопрошал Трухнин, с видимым удовольствием ощупывая сначала одну ногу Милены, а затем, очевидно, для сравнения и другую. — Нужен врач, — в конце концов выдал он. — Ортопед.

— Медпункт? Мы сейчас приведем к вам девушку! — сказала помрежка в трубку телефона.

Режиссерскую группу Милене удалось надуть. Но не Дору. Дора уже поднялась со стула и стояла сбоку стола в пределах досягаемости коробка для своей ладони. Оценив высокий класс игры Милены, она, затаив дыхание, ожидала, под каким соусом теперь хитрованка подберется к спичкам-бриллианту.

Опершись на плечи пенсионера Трухнина и помрежки, Милена запрыгала на одной ножке к выходу. Хотел бы сказать: «И только я один заметил, как подороге она молниеносным движением прихватила со столешницы коробок». Но это было бы неправдой. Хоть я и старался не моргнуть, но все же не смог углядеть этот момент. Да и путь Милены с провожатыми, подпиравшими обезноженную девушку, пролегал метрах в трех от стола. Она просто перекрыла своим телом на мгновение спички, не приближаясь к ним — и они исчезли. Фантастика!

И уже возле самих дверей Милена остановилась.

— Болит? — участливо спросил пенсионер Трухнин. Он поддерживал ее за талию, при этом его ладонь периодически норовила скользнуть ниже.

Милена сняла руки с плечей своих провожатых, повернулась:

— Дора Григорьевна!

— Что? — спросила Дора.

Милена спокойно, как бы даже скучая, сделала, совершенно не хромая, несколько шагов навстречу Филатовой. Некий предмет, пущенный рукой Милены, описал полукруг в воздухе. Бывалая теннисистка Дора машинально поймала его и раскрыла кулак. На ладони ее лежал спичечный коробок. Дора удивленно перевела взгляд на стол, где спичек, разумеется, не оказалось, вновь на ладонь, потом на Милену. И расхохоталась.

Первый раз в жизни я видел Дору Филатову смеющейся.

И тут вдруг я услышал, как за спиной Милены зашуршали, расправляясь, рвущиеся на свободу огромные крылья.

* * *

На улице мы с Миленой встретили Александра Леонидовича Жмырю. Ни лакейского подобострастия помощника администратора, ни чванства замдиректора в нем не просматривалось. Рваные, в латках джинсы, балахонистый, крупной вязки свитер. Еще Жмурик отрастил небольшую бородку.

— Как дела? — спросил я.

— Хорошо, спасибо вам большое. Столько времени потратили на занятия со мной...