Admin - o a8f4e5e3a1273b3b

знаешь.

- А Лиза? - спросил я, - что Лиза?

- Лизу увели, - сказал Ядгар, - неудобно, понимаешь... Стоит законная жена, понимаешь, дочка... А тут Лиза кричит...

Появился Гена Рыбник, встрял между нами и сказал убежденно:

- Жизнь человеческая - комедия...

Я отвернулся, чтобы не видеть его, и вошел в зал. Григорий лежал на столе, и в зале

пахло свежеструганным деревом. Лицо у него было бледным и утомленным, Казалось, Григорий сейчас вздохнет и буркнет сквозь сон: «Дайте поспать, хрычи, тяжелое было

дежурство...»

И Галя была такая же бледная, исплаканная, разве что стояла с открытыми глазами. За

руку ее цеплялась Аленка.

Мы обнялись, Галя заплакала горько и сказала:

- Саша, прошу тебя, уведи куда-нибудь ребенка. С тобой она пойдет.

Я поднял Аленку на руки, обнял ее покрепче и быстро вышел из зала. Мы спустились во

двор, обошли гаражи и на заднем дворе, где росли два старых платана, я опустил Аленку

на землю и присел рядом с ней на корточки.

- Смотри, Елена Григорьевна, - сказал я ей, - видишь, это осень, видишь, листья падают.

- А почему падают? - спросила она.

- Они прожили целое лето, а теперь умирают. Но весной они появятся снова. И так будет

каждый год.

- Всегда-всегда? - спросила она, доверчиво глядя на меня глазами Григория.

- Всегда-всегда, - твердо ответил я...

* * *

...Мы несли Григория под голубым, глубоким, голубиным небом, долго несли Григория, медленно, целых три квартала. Потом расселись по машинам, по автобусам и поехали на

кладбище - хоронить.

* * *

...Я бесшумно открыл дверь и сказал бабе, которая дожидалась меня в прихожей:

- Потом. Завтра...

- Все? - только спросила она.

- Все, - ответил я и зашел в нашу с Маргаритой «детскую».

- Не зажигай свет, - попросила баба тихо, - Маргаритка засыпает.

Я раздевался в темноте молча, бесшумно, отупело. Маргарита еще не заснула и

бормотала что-то, рассказывала самой себе сказку. Я стянул через голову свитер и вдруг

прислушался к ее бормотанию:

- ...и он сказал громовым голосом: «Раз так, то я нашлю на тебя оглохлую тишину, и ты

захочешь слово сказать, да не сумеешь...»

Я вдруг больно поперхнулся сухим колючим всхлипом, рванувшим грудь. Схватил

свитер, скомкал его и ткнулся в него лицом, чтобы Маргарита не слышала, как я плачу -

впервые за сегодняшний страшный день.

Я плакал и не мог остановиться. Плакал и ничего не мог с собой поделать. Я молча

трясся и давился в скомканный свитер, и в ушах моих звучал эхом смех Григория в

кабинете, тот хитрый непонятный смех. Что ты хотел сказать этим дурацким смешком, Гришка? Что ты понимал обо мне такое, чего сам я не понимал?

Маргарита засыпала и бормотала все глуше, тише, утопая в детском безмятежном сне:

- ...И будет везде кругом высоченная тишина... выше травы, выше домов, выше

деревьев... И над ней только птица будет летать.

Я поднялся, не вытирая слез, распахнул дверь и сказал бабе негромко и твердо:

- Заведи будильник, пожалуйста. Мне завтра, как обычно...

1984 г.