Admin - o a8f4e5e3a1273b3b

Вы толкните ихнюю дверь, она не заперта. Убил он Катю, мерзавец, убил. Уже минут

пятнадцать, как тихо.

Я толкнул дверь, и мы с Геной вошли в прихожую. Везде - в кухне, в комнате, в

прихожей, даже на балконе горел свет. На пороге комнаты, загораживая проход в коридор, стояло кресло. В нем развалился мужик в майке, в трусах. Голова его была откинута на

спинку кресла, свисающая рука сжимала пустую бутылку. Я толкнул мужика в плечо, тот

приподнял голову и зажмурился от света.

- Где жена? - спросил я его.

Он присвистнул, закрыл глаза и опять уронил голову на спинку кресла.

- На базар ушла, - неожиданно весело и нагло проговорил он, не открывая глаз. Он был

еще молод, лет тридцати трех. Запах спиртного, казалось, въелся даже в стены комнаты.

- Не морочь голову! Какой базар в два часа ночи? - стал выяснять у него Гена. Тогда я

тряхнул пьяного и гаркнул:

- Отвечай, где жена? А ну, встань!

- Значит, улетела... - так же весело и даже удивленно проговорил он.

Тут меня осторожно тронули за руку, я обернулся и увидел бесшумную белую старушку.

- Гражданин милиционер, - зашептала она, - а вы посмотрите на балконе, в кладовке.

Катя с Сереженькой всегда туда прячутся.

Я вышел на балкон и открыл дверь большого стенного шкафа. С просторной верхней

полки па меня испуганно смотрела молодая женщина. Она сидела, согнувшись в три

погибели, а на коленях у нее спал мальчик лет двух.

- Катя, - сказал я. - Не бойтесь.

Она торопливо кивнула и передала мне мальчишку. Он спал крепко, тихо, редкие

шелковые прядки волос слиплись на выпуклом лбу. Соседка взяла у меня мальчика и

понесла к себе.

- Катя, - повторил я, - слезайте, не бойтесь.

Хотел помочь, но она отказалась: - Ничего, я сама, я привыкла, - и довольно ловко

спустилась вниз.

И я увидел, что она маленькая, беременная, с приличным уже животом. Голова

растрепана, на щеке кровоподтек.

- Катя! Неужели нужно ждать, пока соседка вызовет милицию? Чего вы мучались? У вас

же телефон.

- Нет, нет, - быстро заговорила она, судорожно пытаясь привести в порядок прическу. -

Нет, товарищ милиционер, он не всегда такой... Он, вообще, хороший... Он знаете, какой

слесарь - золотые руки! На работе его ценят, и...

- Гена! - крикнул я в комнату. - Одевай этого красавца, заберем его!

Катя замерла с приоткрытым ртом, с поднятыми к голове руками.

- Как - заберем? Куда - заберем? - Тихо, испуганно повторила она, и вдруг все поняла.

- Товарищ милиционе-ер! - взвыла она. Обхватила меня обеими руками и, казалось, сейчас рухнет на колени. - Не увозите его, ради бога, он хороший! Он только иногда такой!

- Катя! - крикнул я, - как вам не стыдно! Вы сами знаете, что он подонок, вон, посмотрите на себя в зеркало!

- Нет! Нет! - рыдала она, и хватала мои руки, и удерживала на балконе. - Я умоляю вас!

Умоляю вас! Он хороший! Я люблю его!

- Ну, что будем делать? - спросил Гена, заглядывая на балкон. - Давай закругляться. -

Ему уже было скучно. Он оглядел Катину фигуру, покачал головой: - Девушка! Вам же

будет спокойней.

- Нет! Нет! - вскрикивала Катя, содрогаясь от истерического плача, - не забирайте его! Я

люблю его, он хороший!

Пьяный валялся в кресле в той же позе крайнего изнеможения, бессмысленно щурясь, созерцал потолок. Я подошел к нему и наклонился над его потной мордой.

- Вот, слушай, - тихо проговорил я в эту морду, - скажи спасибо жене, я тебя сейчас не

заберу. Но учти, еще один такой дебош, и я тебя засажу года на три. Понял?

Он смотрел мимо меня, в потолок. Облизнул толстые губы и проговорил весело:

- Жоржик! Все понял!

Я тряхнул его еще разок и зачем-то грозно повторил:

- Вот учти!

Катя провожала нас в коридоре, всхлипывала, бормоча:

- Спасибо, товарищ милиционер. Он теперь будет спать, он - все, отбуянил...

- Катя, Катя, - буркнул я. Можно было сказать, что она враг себе, ему, своим детям, но я

промолчал. Она стояла заплаканная, с кровоподтеком на лице, в тонком старом халате, что

едва застегивался на животе, и - черт знает что! - выглядела счастливой.

- Он вообще-то хороший, - торопливо объясняла она. - Это он иногда, когда выпьет. А я

уже знаю, я верхнюю полку в кладовке держу пустой и мы, если что - туда с Сереженькой

прячемся. А он поищет-поищет и засыпает. Никогда не догадывается кладовку открыть...

Мы ехали назад, в дежурку, и я думал о том, что мне и вправду нужно уходить. Вот

Григорий наверняка забрал бы этого мерзавца. А я - сопляк, рохля. Она, эта Катя, сама бы