курсовую сдал... Мама плакала, очень хотела, чтоб я инженером был.
- Не жалеешь? - спросил я. Он хмыкнул.
- Да нет, - себе ответил, не иначе. Слишком твердо это у него получилось. - Иногда
только проснусь ночью, а ночью, сам знаешь, многое диким кажется, неестественным...
Лежу, думаю: «Ты! Ты кто? Судия? Святой? Ты кто такой, чтоб судьбами провинившихся
ведать?» А днем - ничего, привык... Делаю дело, которому обучен... Хотя... - Он вздохнул, взял кусочек хлеба и разломил его, внимательно посмотрел на губчатый белый разлом. -
Привели недавно, на дежурстве, задержанного. Бродяга. Нос красный, сопливый, все лицо
в какой-то коросте, бормотухой от него разит, словом, статья 198, часть 3. И вдруг я узнаю, что он моего года рождения. И вот я сижу, смотрю на него и думаю: «А ведь мы с ним в
один год в школу пошли. Он, как и я, портфель таскал, а в портфеле - пенал, а в пенале -
точилка, и резинка, и карандаш... Он чувствует так же, как и я, он счастья хочет, почему ж
я его судить должен? По какому праву? За то, что его жизнь в какой-то момент каким-то
обстоятельством по башке шарахнула? Ну какое имею право я - чистый, выбритый, ухоженный, двумя женщинами любимый... - тут его голос осекся, он отвернулся от меня и
разом опрокинул в рот рюмку водки. И я понял, что мы пришли к тому разговору, ради
которого Гриша затащил меня в "Ветерок". Собственно, не новый это был разговор, не
новый. Да и не ожидалось ничего нового в Гришиной жизни.
- Ты с Лизой поссорился? - спросил я его.
- Лиза права, - сказал он, - невозможно сидеть на двух стульях. Так когда-нибудь
брякнешься и задницу отобьешь.
- Ну, - я знал но опыту, что Гришке не нужны мои советы. Не за советами он потащил
меня в бездарный «Ветерок». Гришке нужно было выговориться, чтобы сидел напротив
человек с родным лицом, чтобы кивал, не перебивал и все понимал. Поэтому я время от
времени только подбрасывал междометия в сумбурную горечь его слов, как подбрасывают
полешки в костер.
- Не могу, понимаешь... - говорил он, - выпутаться не могу. Все головоломки день и ночь
кручу, такие штучки, знаешь, - как из трех спичек сложить четырехугольник или что-то
вроде этого. Как из нас троих, несчастных, хоть что-то толковое смастерить. И ничего не
получается.
- Ну?
- Не могу я! Понимаешь, жалко мне Галю, до слез, но, боже мой, если б ты знал, как она
меня раздражает! Каждое слово, каждое движение! Ничего с собой поделать не могу! Она
плачет тихо, как мышка, и я знаю, что я, подлец, ради Аленки должен в узел завязаться, с
работы уйти, Лизу больше не видеть. На колени, что ли, бухнуться, прощения просить, не
знаю... Но она плачет, а я смотрю на нее, слышь, Сашка, и мне ее ударить хочется, или
заорать, или разбить что-нибудь. Еле сдерживаюсь.
- Ты в психушку попадешь, - сказал я. - Лучше уж уходи.
- Уходи! - горько усмехнувшись, повторил он. - А Аленка? Я сам без отца рос, знаю, как
это сладко. Если б не Аленка...
Вчера я ее спать укладываю, а она мне говорит: «Папа, когда ж мы с тобой пойдем в
парк, погуляем и я спрошу тебя, почему листья падают? Должен же иногда человек
поговорить с папой...» А я к окну отвернулся, в горле комок и ничего сказать не могу.
А то еще в последнее время я потихоньку привык к мысли, что у меня двое детей.
Покупаю для Аленки карандаши и для Ваньки, обязательно такую же коробку. К лету
собирался ей двухколесный велик купить, так теперь, думаю, и Ваньке велик нужен. Он
же пацан, ему это дело до зарезу...
Я представил себе, как Галя сейчас ждет его дома. То выходит на балкон, то
прислушивается к шагам на лестнице. Я представил себе ее напряженное лицо и нервно
сплетенные руки. И подумал вдруг - а что вечерами делает Лиза, одна, с Ванькой? Ждет
утра, когда увидит своего Григория?.. Одна ждет вечера. Другая - утра.
- А ты? - спросил Гришка. - Вот тебе, Сань, отца часто не хватает?
- Не знаю, - я пожал плечами, - я как-то спокойно отношусь к отцу, как к знакомому. Он
ведь почти сразу женился после маминой смерти. Ну и мы никто его не осуждали - ни я, ни Ирка, ни баба с дедом. А что ему? Он тогда молодой еще мужик был. Он в Волгограде
живет, у него еще дочь есть, от второго брака. Понимаешь, сестра моя родная. А я этого
никак ощутить не могу.
- Переписываетесь? - спросил Григорий.
- С праздниками друг друга поздравляем. Вообще, он приглашал приехать. А что? Вот
соберусь летом, возьму Маргариту и съезжу. Все-таки внучка ему родная, пусть
посмотрит.
Читать дальше