Лебон Г. - Психология толп

Такой род красноречия встречается во всех собраниях, даже в английском парламенте, несмотря на всю его уравнове-

шенность.

«Нам постоянно приходится читать о прениях в палате общин, — пишет английский философ Мэн, состоящих

почти исключительно из обмена общими местами, не имеющими особого значения, и весьма резкими выражениями.

Однако этот род общих формул оказывает поразительное действие на воображение чистой демократии. Всегда легко

заставить толпу принять доводы общего характера, если они преподносятся ей в действующих на ее воображение

выражениях, хотя доводы эти и не подвергались никакой предварительной проверке и даже вряд ли ей доступны».

Значение таких сильных выражений, на которое указывает вышеприведенная цитата, нисколько не преувеличено.

Мы уже несколько раз указывали на особое могущество слов и формул. Надо выбирать такие слова, которые могут вы-

зывать очень живые образы. Следующая фраза, заимствованная нами из речи одного из вожаков наших собраний, слу-

жит прекрасным образчиком подобного красноречия:

«В тот день, когда одно и то же судно унесет к лихорадочным берегам ссылки продажного политика и убийцу-

анархиста, они могут вступить между собой в разговор и покажутся друг другу двумя дополнительными сторонами од-

ного и того же социального порядка вещей».

Образ, вызванный этой речью, достаточно ясен, и, конечно, противники оратора должны были почувствовать, чем он

им угрожает. Им должны были одновременно представиться и лихорадочные берега, и судно, увозящее их, так как ведь

и они тоже могут быть причислены к той довольно плохо разграниченной категории политиков, на которых намекал

оратор. Разумеется, при этом они должны были испытывать такое же смутное чувство страха, какое испытывали члены

Конвента, слушая неясные речи Робеспьера, более или менее угрожавшие им ножом гильотины. Под влиянием этого-то

чувства страха члены Конвента и уступали всегда Робеспьеру.

В интересах вожаков позволять себе самые невероятные преувеличения. Оратор, слова которого я только что ци-

тировал, мог утверждать, не возбуждая особенных протестов, что банкиры и священники содержали на жаловании

метателей бомб, и что администраторы крупных финансовых компаний заслуживают такого же наказания, как и

анархисты. На толпу подобные утверждения всегда действуют, и даже тем сильнее, чем они яростнее и чем более

угрожающий характер имеют. Ничто так не запугивает слушателей, как подобного рода красноречие, они не протес-

туют из опасения прослыть изменниками или сообщниками.

Такое особое красноречие можно наблюдать во всех собраниях, и в критические моменты оно всегда усиливалось. С

этой точки зрения чтение речей великих ораторов революции представляет немалый интерес. Ораторы эти считали себя

обязанными постоянно прерывать свою речь, чтобы поносить преступление и восхвалять добродетель, а также чтобы

разражаться проклятиями против тиранов и тут же приносить клятву — «жить свободным или умереть». Слушатели

вставали, с жаром аплодировали ораторам и затем, успокоенные, снова садились на свои места.

Вожак может быть иногда умным и образованным человеком, но, вообще, эти качества скорее даже вредят ему, не-

жели приносят пользу. Ум делает человека более снисходительным, открывая перед ним сложность вещей и давая ему

самому возможность выяснять и понимать, а также значительно ослабляет напряженность и силу убеждений, необходи-

мых для того, чтобы быть проповедником и апостолом. Великие вожаки всех времен, и особенно вожаки революций, отличались чрезвычайной ограниченностью, причем даже наиболее ограниченные из них пользовались преимуществен-

но наибольшим влиянием.

Речи самого знаменитого из них, Робеспьера, зачастую поражают своей несообразностью. Читая эти речи, мы не в

состоянии объяснить себе громадной роли могущественного диктатора.

«Общие места, многословие дидактического красноречия и латинская культура, поставленная к услугам скорее души

ребенка, нежели пошляка, граничащая как в обороне, так и в нападении с манерой школьников, кричащих: «Поди-ка сюда!»

Никакой идеи, никакой остроумной мысли или выходки, но постоянная скука среди бури. И кончая это чтение, невольно

хочется воскликнуть: «Уф!» — как это делал вежливый Камилл Демулен».

Страшно даже подумать иной раз о той силе, которую дает человеку с чрезвычайной узостью ума, но обладающему