Андрей - Бледнее бледного

передать ее здесь – в металле. Казалось – еще миг, и змея ужалит. И не из необходимости, а просто из удовольствия и развлечения ради…

Заключительным штрихом, этой гениальной миниатюры, был язык. Не раздвоенный на

конце, как у всех нормальных и порядочных змей, а разделенный на три части, легкомыслия он этому и без того мрачноватому символу власти над смертью ничуть не

добавлял. Скорее, наоборот, ибо принадлежал он тик-палонгу – твари беспощадной и

безмерно ядовитой.

И, вообще, из всех трех колец, которые в последнее время просто-таки валились в руки

леди Кай, это было самым неприятным. Даже кольцо Линна с человеческим черепом было

по большому счету всего лишь символом, пусть и наделенным некоторой мощью… Но

это… Оно вызывало острое чувство гадливости и неодолимое желание поскорее от него

избавиться. Жаль, что своим желаниям и чувствам мы можем потакать не всегда…

А жизнь, пока леди Кай рассматривала знаки смерти, шла себе своим чередом.

Ришша, нашла самое лучшее лекарство от скорби и занялась своими волосами, посчитав, видимо, что за то время, что она оплакивала давно умершего некромансера, прическа ее

пришла в полную негодность. Мей, уставший дуться, побродил по пласе, как самый

порядочный кот – сам по себе и совершенно бесцельно, потом забрел под арку к Осси, полежал рядышком и повздыхал.

Вздохи Мея, это, вообще, – отдельная песня. Понятно, что ни дышать, ни вздыхать ему

нечем, потому как ни легких, ни всего остального у него нет – да и откуда им быть у

скелета-то. Ну, а раз нет, то и звуков он никаких не издает. А вздыхать – вздыхает. Как

настоящий, прямо, – бока вздымаются, раздуваются и опадают. И все это натурально так –

не захочешь, поверишь. А позже, когда это зрелище перестает шокировать и начинает

восприниматься как нечто само собой разумеющееся, можно даже различить, что за этим

вздохом скрывается. Во всяком случае, вздох сожаления, от вздоха скучающего леди Кай

различала уже без проблем.

Сейчас в богатой эмоциональной палитре вздохов Мейла-куна преобладали сиреневые

цвета печали. Которые все темнели, темнели, а когда стали почти черными, Мей снова

ушел и, наконец, угомонился в ногах у ларонны.

А солнышко, тем временем, потихонечку перевалило за полдень и начало постепенно

сползать вниз. Так что, все шло хорошо, без осложнений и неожиданностей, вот только

жрать Осси хотелось все сильнее, и поделать с этим она не могла ничего.

Покончив с кольцом, леди Кай принялась за посох. Здесь отличий было немного больше, но сути это все равно не меняло, так как, по большому счету, орудие для убийства

орудием для убийства и остается, хоть ты его черной кожей обмотай, хоть – коричневой.

Оно им и оставалось. Маленьким, изящным и несущим смерть…

Наигравшись вдоволь, Осси решила поспать. До вечера было еще далеко, и это

оставшееся время надо было убить грамотно и с толком.

Спать, однако, не хотелось совсем.

Во-первых, – потому что не хотелось, – не чувствовала леди Кай себя усталой и

изможденной, а, во-вторых, – потому что голод заявлял о себе так громко и настойчиво, что ни о чем другом, кроме как о глотке теплой крови, она думать просто уже не могла. И

забыться в спасительном сне тоже не могла. Казалось – быстрее сознание потеряет, чем

уснет…

Спасибо Ходе, – та, глядя на ее мучения, сжалилась над бедолагой и потихонечку

усыпила. Хотя сном то беспамятство, в которое соскользнула леди Кай, можно было

назвать лишь с очень большой натяжкой.

Скорее, это было кошмарное помрачение, в котором по залитой неистовым солнцем

равнине текли медленные реки густой и терпкой крови, но добраться до них Осси никак

не могла. Ноги ее были, будто чужими и нести не хотели, то и дело, подкашиваясь, а сама

она вязла в раскаленном мареве, как муха в янтаре, и, в конце концов, сгорала под

жалящими насмерть лучами. Видение это, разбавленное незначительными вариациями, повторялось вновь и вновь, но финал при этом оставался неизменен – кровь, солнце, смерть.

Промучившись таким образом достаточно долго, леди Кай открыла глаза совершенно

разбитой и подавленной. Голова кружилась, во рту было гадко и кисло – наверное, пережитых во сне смертей, а саму ее трясло и, к тому же, еще и подташнивало. Так, что, можно сказать, - отдохнула и сил набралась…

Солнце же к этому времени закончило уже свое неторопливое странствие по небосводу и