это венчание снова и снова. Она поднялась и удрученная медленно пошла назад, хромая на одну
ногу от проснувшейся после пробежки боли.
- Возможно, Морис посчитал их ниже своего достоинства, - предположила сестра Элоиза,
сидя на скамейке в парке аббатства.
В последнее время она приходила сюда все чаще, словно что-то звало её туда.
- Церковь слишком сильна, - продолжала она, - а Людовик никогда ей не отказывал, даже
когда его сдерживал более здравомыслящий Сугерий. Даст Бог, епископ построит на их месте что-
то достойное себя, Парижа и Христа.
- Сейчас в Париже все только и говорят что о соборе, "Нотр-Дам, Нотр-Дам…", - добавила
Готель.
Сестра Элоиза улыбнулась:
- Не думаю, что доживу до того, чтобы увидеть его.
- Не говорите так, матушка, - нахмурилась Готель, - все делают пожертвования, и очень скоро
его построят.
- Мне кажется, во всем городе закончился материал. Я обошел все лавки за утро, - сказал
Клеман, вернувшись домой, - мы всё перекроили рабочим. Всё в порядке?
- Сестре Элоизе всё хуже, а этой стройке не видно ни конца, ни края, - Готель отставила в
сторону недомытую кадку и присела на лавку с тряпкой в руках, - иногда я думаю, что сама до
этого не доживу.
- Послушай, любимая, - подошел к ней Клеман и присел напротив, - тебе нужно отдохнуть, ты
и так все силы тратишь на этот собор. Останься завтра дома, шить все равно не из чего. Да у нас
почти и не осталось сбережений.
- О, какие глупости, - махнула рукой Готель, - уж этого добра у меня хватает. В Провансе и на
Сицилии, и деньги, и дома. Потом, дом в Лионе. Мы можем его продать.
- Не стоит себя так расходовать, душа моя, я не могу смотреть на твои жертвы, ты не жалеешь
себя совершенно. И, кстати, как твоя нога?
- Я не думаю об этом, - улыбнулась та.
- Нельзя так! Я думаю, - взял её за руку Клеман, - сбереги хоть немного себя, хоть немного
для меня, слышишь? Ты словно одержима этим разрушением, но не разрушай себя, прошу.
- Я не знаю, - заплакала, отвернувшись, Готель, - мне всё ещё хочется верить, что если я
сделаю что-то во имя Христа, то Бог пошлет мне дитя, что мне еще остается…
Договорить больше Готель не смогла, и Клеман обнял её.
Все в Париже строили собор, и на какое-то время это стало для Готель забвением. Если она не
шила, она носила на стройку еду, убирала там мусор, а вечером валилась с ног и скорее засыпала,
чтобы не думать ни о чём.
- Вы бы могли остановиться у меня, - предложила она аббатисе.
- О, дитя. Я не покидаю аббатство уже несколько лет, и сил мне хватает едва дойти до
скамейки.
- Приезжал Папа, - тихо добавила Готель, и ей стало грустно.
Она видела, как жизнь оставляет сестру Элоизу, и боялась приехать однажды и узнать, что
аббатисы больше нет. Потому она проводила в Паркле как можно больше времени. Старалась не
оставлять аббатису и не упускать её из виду, словно верила, что в её присутствии смерть побоится
себя обличить.
- Я устала, моя дорогая, - сказала однажды аббатиса, - вы не проводите меня?
Через три дня Пьер принял Элоизу в свои объятья.
Готель была спокойна. Возможно оттого, что провела последние дни аббатисы с ней рядом.
Она не спешила покидать аббатство и осталась там еще на несколько дней. Гуляла теми же
дорожками и сидела на той же скамейке в парке. Ей иногда казалось, что если поторопиться за
угол, то она непременно нагонит свою настоятельницу. Готель знала, что всё то хорошее, что она
обрела в душе и разуме за свою жизнь, она получила от сестры Элоизы. Она всегда была
примером: когда проявляла любовь и когда проявляла строгость. Она научила Готель верить
словам, не замечать глупцов, любить когда того желаешь, каяться всей душой за мелкую ошибку,
чаще смеяться и плакать, не позволять другим себя жалеть и не позволять себе быть безжалостной
к другим. Готель часто думала о глубине души аббатисы и спрашивала себя, знает ли она,
насколько действительно она была глубока. Ведь при всей ясности образа сестры Элоизы, всегда
оставалась та, которая умерла еще двадцать лет назад, таилась и мучилась, ожидая день за днем
встречи со своим покойным супругом. Но ту живую и счастливую Элоизу Готель было встретить
не суждено.
Через полтора года на месте трех снесенных церквей обозначилась тень будущего собора. Он
рос, а его продолжали строить. Он накрыл собой остров, как слон лодку, но его продолжали
строить. Казалось, епископ желал достучаться его колоколами до Всевышнего, и Готель, наверное,
Читать дальше
