девочкой, но поляны и лес вокруг имели свой незабываемый, особый аромат.
- Вы еще шьете? - спрашивала аббатиса.
- Это помогает отвлечься, - отвечала Готель, - порой это превращается в самое волнительное
переживание. Это забавно, учитывая, что я всегда искала покоя; например, когда плакала с
Раймундом и не находила себе места от его незрелых слов. А с Клеманом так тихо. Мы не будим
друг друга страстями не взойди солнце, и я не помню, когда последний раз плакала. Жизнь с
Клеманом, даже в самые эмоциональные моменты, не больше чем раскачивание в колыбели.
Сестра Элоиза невидимо улыбалась, глядя, как с возрастом меняется человек, и согласно
опускала глаза на слова своей, уже бывшей, подопечной.
- Можно вопрос? - спросила Готель.
- Да, - со внимание отозвалась аббатиса.
- Почему вы тогда отказали мне, не позволив принять монашеский обет?
Этот вопрос всплыл почему-то и необъяснимо. Может быть оттого, что само их общение
приобрело со временем более доверительный характер; а может быть оттого, что вопрос этот
попал под руку, как некогда не закрытый, способный теперь несложно поддержать разговор или
даже заполнить паузу. Сестра Элоиза рассмеялась:
- Ты ведь только что сама себе ответила на него, Готель. Ты - натура страстная, а теперь
представь себе колыбель, только которая не раскачивается.
И Готель представила. Она видела эту колыбель уже много лет. Колыбель, которая не
раскачивается. Но теперь она знала, что проблема была в ней, поскольку год назад Констанция
благополучно родила Раймунду первенца.
- Но ты ведь после не переживала от того, что не стала монашкой? - вмешалась в её мысли
аббатиса, - ты все еще чувствуешь себя одинокой?
- Вы правы, - очнулась Готель, - маловероятно, что я, будучи монашкой, обрела бы покой,
учитывая, что моя душа тогда просила совершенно иного. Давно стоило смериться со страстью,
пульсирующей в сердце, ведь она просто провоцирует жить, ведь так? И кормить её все равно, как
пытаться собаке догнать свой хвост. Я, видно, тогда надеялась, что смогу со временем создать
мир, где буду чувствовать себя как дома, - рассуждала она, - но люди проходят, даже те, кто был
очень близок; все они идут своей, совершенно не ведомой тебе дорогой.
- А Клеман?
- В том то и парадокс, что он, похоже, собирается следовать моей дорогой, но я не уверена,
хватит ли мне смелости показать ему, куда она ведет.
- Не оставляете надежды родить? - риторично проговорила аббатиса.
- Я была ущемлена детством, возможно, поэтому не принимаю отказы, - немного засмеялась
Готель, намекая настоятельнице на отказ в монашеском обете, - это мелочи, я понимаю, но что за
женщина та, кто не может дать потомства, - договорила она со слезинкой повисшей не реснице, -
мне гораздо сложнее, чем остальным; гораздо сложнее, чем многие могут подумать; мне сложнее
быть женщиной и гораздо сложнее доказать это.
- Могу поклясться, дорогая, для многих в Париже созданный вами образ является эталоном
женственности.
- А что мне еще остается, - надрывисто произнесла Готель, - для меня это единственное
оправдание, чтобы каждый новый день смотреть ему в глаза.
- Ну, не унывайте так, дорогая, - утешала её сестра Элоиза, - я уверена, придет время, и небо
пошлет вам ребенка.
Правда, Клеман не слишком горевал по этому поводу, либо того не показывал. Он не видел
ничего, кроме счастья быть мужем Готель, и всецело отдавался этому занятию. Он содержал в
порядке и дом, где он жил с супругой, и магазин на Сене, в который он переоборудовал свое
некогда холостяцкое жилище. Они перенесли на набережную весь товар, освободив оба этажа
исключительно для своего удобства. А потому, когда Готель вернулась домой, она очень
удивилась застав там, неподвижно сидящего на кровати, мужа:
- Я думала ты в магазине.
- Отец умер, - тихо сказал Клеман.
У Готель оборвалось сердце: "Стоит мне только ступить за порог, обязательно что-то должно
случиться", - подумала она.
- Теперь мне придется продать магазин, - сказал он.
- Почему? - села рядом Готель.
- Иначе у них отнимут дом, - Клеман поймал себя на мысли, что не готов еще говорить о
родителях в единственном числе.
- А мадам Пенар? - осторожно спросила Готель, но Клеман только отрицательно покачал
головой. - Пусть переезжает к нам, - предложила тогда она.
- Мама не поедет в Париж. Она ненавидит Париж всей своей душой.
Читать дальше
