то, что не умела читать.
К восемнадцати годам она прочла уже все сочинения Васа, как и нашумевший в то время
роман об Александре, собрание сочинений Кретьена де Труа и множество другой современной и
античной литературы, а настоятельница называла её своей лучшей ученицей и часто приезжала к
ней из своего аббатства. Приезжала! Не просто заходила, когда была в монастыре, а приезжала
именно к Готель. Первый раз, узнав о столь неслыханной причине приезда, девушка чуть не
умерла от счастья; не чувствовала под ногами земли. В такие дни они много общались о
прочитанных девушкой книгах; также, настоятельница упоминала, что людям в Париже очень
нравятся платья Готель, хотя, по своему личному опыту, девушка с трудом могла себе представить
свои платья на бедных улицах немытого Парижа. Но, как бы там ни было, она верила, каждому её
слову. Должно заметить, что у сестры Элоизы был особый дар - быть одновременно милой,
настолько, что в неё нельзя было бы не влюбиться, и в то же время неумолимо твердой. Все кого
Готель теперь знала или кого когда-либо встречала рядом с ней, все, абсолютно все! были в неё
влюблены.
В одну из их встреч настоятельница сказала: "Я хочу, чтобы ты сшила платье. Особое платье,
на девушку вроде тебя". И Готель остолбенела от неожиданности, поскольку раньше сестра
Элоиза еще никогда не закалывала у неё платья; и девушка была так счастлива, что даже
расцеловала настоятельницу и поклялась, что платье будет совершенно необыкновенным.
Вся работа заняла два дня, специально для чего Готель была доставлена невероятная небесно-
голубая парча с серебряной ниткой, тесьма и прочая, согласная стилю, фурнитура. Когда платье
было готово, девушка, дрожа от волнения, принесла его настоятельнице. "Оно бесподобно,
девочка моя", - согласилась сестра Элоиза, и если бы Готель не знала, какой сильной была эта
женщина, она бы тот час поклялась, что та вот-вот готова проронить слезу. Девушка смотрела то
на платье, то на женщину, с трепетом надеясь, что ей все же скажут, что за счастливице
достанется вся эта красота; но настоятельница больше ничего не сказала.
Проснулась Готель от того, что кто-то гладил её волосы. Она открыла глаза и увидела сестру
Элоизу, сидящую на её постели. Девушка чувствовала её прохладную руку на своих висках, и
сердце её сжалось от этой ласки; никто и никогда еще её не ласкал. Возможно, это и была та
материнская ласка, думала Готель, которой она была лишена всю жизнь. Девушку лишь смутил её
взгляд, теплый и нежный, и одновременно жадный, будто настоятельница хотела запомнить её
именно такой, до последней детали, словно прощалась с ней; Готель почувствовала, как по щеке
её скатилась слеза. "Нам пора, дорогая, - тихо сказала настоятельница, - я принесла тебе твое
платье". Сестра Элоиза вышла. Рядом лежало платье из голубой парчи. Чудесное. Волшебное.
Девушка провела по нему рукой, с благоговеньем вспомнив каждый уложенный в нём стежок.
Умывшись и приведя себя в порядок, Готель надела платье и вышла из кельи. И, подходя к
дверям монастыря, она уже слышала, как нетерпеливо на улице звенят лошади своей сбруей. "Иди
же скорее! - улыбнувшись, крикнула ей сестра Элоиза, увидев, появившуюся во дворе девушку. Та
подобрала подол, чтобы не испачкать его травой, и, подойдя ближе, поднялась в экипаж. "Ты
очень красива", сказала ей настоятельница. Но Готель смотрела на монастырь; и смотрела так же
жадно, как этим утром на неё смотрела эта женщина, а после перевела взгляд на неё - свою
спасительницу, эту рыжую бестию, у которой за каждым словом скрывалась тайна, любовь, сила,
тоска и еще какая-то светлая, только ей ведомая грусть. И не успели они далеко отъехать от
монастыря, девушка не выдержала и бросилась ей в ноги: "Мы ведь вернемся, сестрица! Мы ведь
вернемся, матушка моя! - зарыдала Готель. "Ну, конечно, - успокаивала её настоятельница, - как
только ты захочешь". Девушка проплакала еще полдороги, полдороги проспала, и открыла глаза,
когда экипаж уже въехал на остров Сите.
Теперь их сопровождали еще четыре рыцаря в тяжелых доспехах. Горожане, молча,
расступались, а некоторые, даже, торопливо затворяли в домах окна и двери. По острову
двигались совсем недолго; очень скоро экипаж свернул с улицы и, лениво переваливаясь со
стороны на сторону, проехал через широкие ворота, оставив нищету Парижа за неприступными
Читать дальше
