Unknown - [Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

Бердяев называл человека "экзистенциальным центром" мира, наделенным "страшной и последней" свободой. "Свобода личности есть долг, исполнение призвания". Однако свобода не выводима из бытия - не только природного, но и божественного; свобода существует до бытия, она "вкоренена в ничто, в небытие". Человек, по учению Бердяева, есть "дитя Божие и дитя мэона - несотворенной свободы". "Мэоническая свобода согласилась на акт творения, небытие свободно стало бытием". Поэтому Бог-творец всесилен над бытием, но не обладает никакой властью над небытием, над несотворенной свободой. Эта бездна первичной свободы, изначально предшествующей Богу, является источником зла. Бердяев не мог, подобно Соловьеву, возложить ответственность за зло в мире на Бога. Но он в равной мере не принимал христианскую схему, укоренявшую зло в самом человеке. Предпочитал абсолютизировать свободу, отделить ее от Бога и человека, чтобы тем

133

самым онтологизировать зло, погрузить его в добытийственный хаос. Это открывало путь к гармонизации бытия, которая осуществлялась с помощью творчества. Но поскольку творчество также проистекает из свободы, то противоборство зла и творчества составляет сущность новой религиозной эпохи - эпохи "третьего откровения".

б) "Русская идея" . Эта мировоззренческая схема определяла подход Бердяева к отечественной духовной традиции, который наиболее полно представлен в его трактате "Русская идея". Опубликованный впервые в Париже в 1946 г., трактат не является собственно историко-философским сочинением, хотя тема его - Россия, русская мысль. Прежде всего это не "эмпирическая" Россия, а ее "умопостигаемый образ", не история русской мысли, а ее "идея", субъективное отвлечение. Бердяев вообще отвергал историю в качестве верифицируемой данности; для него любая объективация, в том числе историческая, имела минимальную познавательную ценность. В истории он усматривал лишь конечную цель, эсхатологию, что позволяло декларировать примат свободы над бытием, личности - над историческим временем. "Свободный не должен сгибаться ни перед историей, ни перед революцией, ни перед какой объективной общностью, претендующей на универсальное значение". Его интересовала не Россия сама по себе - в ее духовных и политических реалиях, а то, что "замыслил Творец о России", какое "новое слово" она скажет миру. Бердяев в данном случае исходил из соловьевской историософии, признававшей, что "идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности".

Бердяев воспринимал историю как чистое творчество, свободное волеизъявление ума. Он созидал историософию России, не утруждая себя ни логикой, ни доказательствами. В основе его концепции - недостоверный факт, а интуитивный тезис о саморазорванности, противоречивости русской души. Русский народ, по Бердяеву, представляет собой "совмещение противоположностей" - как заимствованных, привнесенных извне, так и местных, порожденных непосредственно стихией национальной жизни. На одном полюсе - изначальное язычество, дионисийность, на другом - аскетически-монашеское православие, церковь. Их постоянная борьба в течение веков способствовала развитию особого "творческого религиозного сознания", составляющего сущность "русской идеи". Это религиозное сознание охватывает все направления отечественного любомудрия - масонов и декабристов, славянофилов и западников, анархистов и даже русских марксистов. Все они выражали идеалы, соответствующие "характеру и призванию русского народа", его самобытной религиозности.

"Русская идея" предстает как "целостное, тоталитарное миросозерцание", "принципиально свободное в путях познания". В этой тоталитарности (всеобщности) проявляется ее религиозный характер, более того - она вообще оказывается новой формой религиозной философии. "Для религиозного философа, - писал Бердяев, - откровение есть духовный опыт и духовный факт, а не авторитет, его метод

134

интуитивный. Религиозная философия предполагает соединение теоретического и практического разума, достижение целостности в познании. Это есть познание совокупностью духовных сил, а не одним разумом. Русская религиозная философия особенно настаивает на том, что философское познание есть познание целостным духом, в котором разум соединяется с волей и чувством и в котором нет рационалистической рассеченности". Данное ограничение разума не имело ничего общего с агностицизмом; в бердяевской теории целостного знания интуиция не просто восполняла недостатки рационального познания, а обнажала в нем человеческое начало, воплощающееся в свободе выбора, волении. Учение Бердяева получило широчайший резонанс в русской духовности, включив в сферу своего влияния все направления отечественной мысли XX в. Он "по праву имел мировое значение; к его голосу действительно прислушивались во всем мире" [ В.В. Зеньковский ].