то ни было, начальная неприязнь выросла до размеров грозных. Дело надо было
решать поединком. И тут еще одно необычайное и значительное совпадение.
«Барант потребовал драться à l'epee française (по-французски — на шпагах).
Лермонтов отвечал, что он не французский маркиз, а русский гусар, что шпагой
никогда не владел, но что готов дать сатисфакцию, которую от него требуют.
Съехались в назначенное место, дрались, никто ранен не был, и когда секунданты
стали их разнимать, то Лермонтов сказал Баранту: я исполнил вашу волю, дрался
по-французски, теперь я вас приглашаю драться по-русски на пистолетах, — на
что Барант согласился. Русская дуэль была посерьезнее, но столь же мало
кровопролитная, сколь и французская...» Представьте, как поразительно мне было
узнать, что Лермонтов на этой дуэли мог быть убит из того же пистолета, что и
Пушкин. Во всяком случае, целили в него наверняка из того самого.
Проверить это оказалось не таким уж трудным делом. Вспомним, как
стрелялся Пушкин. Вернее, откуда взялась пара пистолетов, которые привез к
месту дуэли виконт д'Аршиак, секретарь французского посольства, секундант
Дантеса. Он взял их в посольстве, у того самого Эрнеста Баранта. А сам Барант
привез их с собой в 1835 году. Это были пистонные пистолеты, которые в те годы
только-только приняли на вооружение французской армии. В отличие от
популярных дуэльных пистолетов Лепажа и Кюхенрейтера боевые пистонные
пистолеты очень редко давали осечку. Пистолеты эти изготовил на Дрезденском
оружейном дворе Карл Ульбрих. В дуэли с Пушкиным осечки не было.
Теперь, когда стрелялся сам Эрнест Барант, он, само собой, использовал
для того собственные пистолеты, то есть те самые, которые уже знамениты были
участием в дуэли Дантеса с Пушкиным. Смотрите, как близко история Пушкина
подходит тут к истории Лермонтова. Удивительно...
Конец этого происшествия таков. Сам Лермонтов в донесении полковому
начальству описал его лаконично: «Так как Барант почитал себя обиженным, то я
предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были также и
пистолеты. Едва мы успели скрестить шпаги, как у меня конец переломился, а он
слегка оцарапал мне грудь. Тогда мы взяли пистолеты. Мы должны были стрелять
вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я уже выстрелил в сторону. После
сего он подал мне руку, и мы разошлись». Напрасно тут было бы думать, раз пуля
просвистела мимо сердца, значит, смертная беда миновала. Пуля ещё только
набирала свой гибельный разбег. Ход событий, как я уже говорил, остановить или
изменить было невозможно.
Далее они развивались так. Тут приведу я несколько записей
современников.
«История эта довольно долго оставалась без последствий, — запишет
впоследствии юный родственник поэта А. Шан-Гирей, — Лермонтов по-прежнему
продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец, одна
неосторожная барышня Б., вероятно без всякого умысла, придала происшествию
достаточную гласность в очень высоком месте, вследствие чего приказом по
гвардейскому корпусу поручик лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтов за
поединок был предан военному суду с содержанием под арестом, и в понедельник
на Страстной неделе получил казенную квартиру в третьем этаже с.-
петербургского ордонансгауза, где и пробыл недели две, а оттуда перемещен на
арсенальную гауптвахту, что на Литейной».
Тут до Лермонтова доходит слух, что Эрнест Барант очень недоволен его
показаниями о том, что он «сделал свой выстрел в сторону». И даже утверждает,
что такого не было. То есть Лермонтов в этих разговорах представляется лжецом
— новое дело...
Тут надо кое-что пояснить. Этот «выстрел в сторону», по которому мы ещё
со школьной скамьи привычно судим о благородстве Лермонтова, на самом деле к
благородству не имеет никакого отношения. По правилам дуэльной чести этот акт
был достаточно оскорбительным, унижающим противника. Этим подчеркивалось,
что противник как бы даже и не стоит выстрела. Потому Барант и засуетился.
«...Подсудимый Лермонтов, узнав, что барон де Барант, — узнаем мы из
следственного дела, — распускал слухи о несправедливости показания его, что он
выстрелил при дуэли в сторону, — пригласил его через неслужащего дворянина
графа Браницкого к себе на Арсенальную Гауптвахту, на которой содержался, 22
Читать дальше