Andrew - o 8b191ad8675a2039

- Красиво-то как, Федор, - обернулся царь. «Смотришь и думаешь – и это Божье

промышление, и то, что ребенок у меня – жданный да вымоленный, - в грязной воде

захлебнулся, аки холопское отродье».

- На все воля Божья, - тихо ответил Федор. «Я, государь, как дети у меня в первом браке

умирали, - а я ведь восьмерых похоронил, - все про Иова многострадального думал, что

лежал на гноище, язвами покрытый, и Сатана искушал его, а он не возроптал».

- Вот и митрополит Макарий мне, то же самое говорил, так я ж не святой, Федор, да и ты не

святой. Неужели же не проклинал Бога? – испытующе посмотрел царь на Вельяминова.

- Не проклинал, нет, - помолчал, сказал Федор Васильевич. «Спрашивал – за что это мне?»

- Вот и я у Бога вопрошаю, и нет мне ответа. У тебя, Федор, хоша один сын-то остался, все

легче. Спасибо тебе за Матвея-то, ежели бы не он, то не знаю, как все повернулось бы. А

Матвей сам гонцом вызвался, дневал в седле и ночевал, а вперед нас на Москву успел,

чтобы панихиды-то служить начали.

-Так государь, - склонился перед ним Федор, - ты прикажи, я тебе не только сына, да и жизнь

свою отдам.

- Встань, - обнял его Иван Васильевич. «Знаю я, что ты из слуг моих вернейших. Дело есть

одно, в коем ты только один помочь сможешь. Есть тут на Москве боярин один, - так,

мелкота, Башкин Матвей. Может, слышал ты про него?»

- Нет, куда их всех, мелкопоместных, упомнить? – спокойно ответил Федор.

- Так вот этот Башкин еще Великим постом ересь какую-то стал говорить – похоже на те,

бредни, за кои государь Иван, дед мой, дьяка Курицына на Москве казнил, а в Новгороде –

архимандрита Кассиана. Да еще привезли тут некоего монаха, Феодосий Косой по имени, с

такими же ровно бреднями. Вроде, кажется – задавили-то стригольников и жидовствующих, а

нет – жива змея, плюется еще».

- И что этот монах-то, здесь сейчас, в остроге? – спросил Федор.

- Сбежал из Андроникова монастыря, пока мы на богомолье ездили. Вот и сажай людей в

темницы монастырские после этого – никакого досмотра за ними нет. Тебя я не виню – ты

книжную печать налаживал, не да этого тебе было, а теперь Басманов Косого ищет, да,

боюсь, не найдет, - вздохнул Иван.

- А Башкин? – с еще большим спокойствием поинтересовался Федор.

- Этот пока тут, под надзором в своей усадьбе сидит, до суда. Так вот, Федор Васильевич,

тебе на суде-то надо быть. Ты человек ученый, начитанный, разберешься в ереси его, не

Басманова же туда отправлять, дубину стоеросовую. Он же только и знает, что ноздри рвать

да кнутом бить. А святые отцы, ежели надзора за ними не будет, такого наплетут, что потом

сто соборов не разберутся. – Иван Васильевич нервно заходил по палатам.

- Что повелишь, государь, то и исполню, - поклонился ему Вельяминов.

Когда Федор уже выходил из светлицы, царь окликнул его.

- Ты этого Башкина поспрашивай там насчет Косого. Что-то мне кажется – одной веревочкой

они повязаны. А запираться будет – на дыбу его, без сожаления – приказал царь.

- Сделаю по воле твоей, - ответил ему Вельяминов.

Марья Воронцова сидела на постели в своей девичьей светелке и писала при свече. С тех

пор, как Матвей вернулся из Кириллова монастыря с известием о гибели царевича, и как

свадьбу отложили до Покрова, Марья и не видела жениха – он все время проводил в

Кремле, с царем Иваном.

Закончив, она свернула грамотцу и запечатала ее воском.

- Степа! – постучала она в стену горницы. «Ты там?»

- Заходи, - донесся до нее голос брата.

Марья накинула на сорочку домашний сарафан и, как была, босиком, проскользнула в

горницы Степана.

- Матвею передашь? – спросила она, протягивая грамотцу брату.

- А что ж мне делать остается? – угрюмо спросил Степан. «Передам, шут с вами».

Марья присела на кресло напротив брата.

- И что ты, Степа, Матюшу невзлюбил, не пойму. Он нам и так сродственник, а теперь еще и

зятем тебе будет приходиться – смени гнев на милость-то».

- Да не пойму я, Марья, что ты в нем нашла. Плюгавый какой-то, щелчком его перешибить

можно, сейчас хоть волоса свои подстриг и перстни кой-какие снял, а то совсем бы как девка

был, - скривился Степан.

- Вот когда сам полюбишь, - гордо ответила ему сестра, - и поймешь, что не главное все это!

Пришлась бы тебе какая девица по душе, Степа, может, ты бы и добрее стал. А то шипишь

на всех, аки змий.

Вот у Василисы Аксаковой дочка Настасья, пятнадцать годов только сравнялось, чем не